Андреа Жапп - Дыхание розы Страница 8

Вскоре дары в виде лесов, плодородных земель, рощ и привилегии владеть публичными печами и заниматься торговлей посыпались как из рога изобилия. Виконты Шатоденские, графы Шартрские, и де Блуа, и даже графы Неверские настолько щедро одаривали командорство, что оно превратилось в одно из самых богатых командорств Франции. В 1205 году растущее беспокойство вынудило сеньоров де Мондубло, виконтов Шатоденских, отказаться от своей былой щедрости. Могущество и богатство рыцарей стали внушать им опасения. Отношения обострились до такой степени, что Папа Гонорий III в 1216 году отлучил от Церкви графа Жоффруа IV, который хотел запретить тамплиерам Арвиля проезжать через территорию сеньории Мондубло, владеть публичной печью, привозить на рынки товары для продажи и собирать папоротник, идущий на корм их скоту. После короткого бунта Жоффруа IV подчинился приказаниям Папы.

Деятельность командорства способствовала росту населения, поскольку рыцари-тамплиеры предлагали хлеб и небольшие феоды[10] в обмен на скромный чинш[11] и услуги. В 1304 году вокруг мощной крепостной стены обитало семьсот душ.

Солнце стояло уже высоко, когда Франческо де Леоне выехал из леса Мондубло, бывшего продолжением леса Монмирай. Старая кобыла, которую он нанял в Ферте-Бернар, шла медленным шагом. В своей жизни бедному животному приходилось таскать такую тяжелую поклажу, что у рыцаря не хватало духу пришпорить его и пустить в галоп. Желудок Леоне, пустой с самого раннего утра, давал о себе знать участившимися спазмами. А ведь незадолго до тайного отъезда Леоне из аббатства Клэре его тетушка, Элевсия де Бофор, дала ему мешок с провизией. Однако Леоне раз и навсегда запретил себе произносить слово «голод», соблюдая правила приличия и помня о губительных последствиях настоящего голода. Он не сомневался, что в командорстве его накормят. Это было выражением христианской любви к ближнему, пренебрегать которой не имел права ни один монах-воин, несмотря на сложные – если не сказать конфликтные – отношения между Гостеприимным орденом и орденом Храма. Конечно, Леоне не мог рассчитывать на помощь тамплиеров, чтобы продвинуться в своих поисках, не дававших ему покоя столько лет, поисках, которые по него велись в подземельях Акры, непосредственно до кровавого падения, ознаменовавшего собой конец христианского Востока. Предчувствуя неизбежную резню, рыцарь-тамплиер отдал Эсташу де Риу, крестному отцу Леоне по ордену, дневник, содержащий в себе размышления о годах исканий, вопросы, непостижимые тайны. Прежде чем выйти наверх, где уже шла кровавая бойня, рыцарь упомянул о свитке папируса, одном из священных текстов человечества, написанном на арамейском языке, уточнив, что теперь он спрятан в надежном месте, в одном из командорств тамплиеров.

Командор Арвиля ни за что не должен был догадаться об истинных мотивах Леоне. Что касается гостеприимства, которое тот окажет Леоне, рыцарь не сомневался, что оно будет коротким и сдержанным. Еще до начала путешествия Франческо де Леоне предвидел, что его попытка может окончиться провалом. Тщетная надежда не объясняла его упорного стремления все же предпринять ее. Он хотел осмотреться на месте, уверенный, что, попав в церковь, он почувствует присутствие тайны, ключа, спрятанного там. Возможно, это все-таки папирус.

Леоне поднимался по булыжной дороге, ведущей к крепостной стене, защищавшей другие сооружения. Подъемный мост возле ворот был опущен надо рвом, прорытым вдоль стены. Вода в ров поступала из Коэтрона, речки, которая протекла по соседству. Слева находились конюшни. Говорили, что в них могли содержаться одновременно более пятидесяти лошадей. Затем лошадей стреноживали, грузили на уссарии[12] и везли в Святую землю. За конюшнями были разбиты огороды, овощной и аптекарский, снабжавшие сообщество тамплиеров овощами и большинством лекарственных средств. Стоявшее справа от ворот скромное здание, зажатое между церковью и службами, с несколькими узкими бойницами вместо окон, по всей видимости, было домом praeceptot.[13] Чуть дальше возвышалась круглая сторожевая башня из черноватого известняка, природного материала с вкраплениями кремня, кварца, глины и железа. Она была построена для защиты церкви. Храм Пресвятой Богородицы – освященный под этим названием, чтобы напоминать о почитании Матери Божьей тамплиерами, – примыкал снаружи к крепостной стене. Это было сделано для того, чтобы сельские жители могли присутствовать на церковных службах, не проходя через командорство, а следовательно, не нарушая затворничества монахов-тамплиеров. Другая, не столь большая дверь позволяла братьям проникать в боковые приделы, не выходя за крепостную стену. Двухуровневую колокольню поддерживала угловая арка с тремя круглыми аркадами, символизировавшими Троицу. В центре командорства стоял большой амбар, в котором хранился урожай, собранный на окрестных полях и уплаченный в виде церковной десятины. Эти богатства охраняла другая, толстая круглая сторожевая башня, возвышавшаяся сзади. Расположенная недалеко публичная печь – причина вечной досады – дерзко бросала вызов виконтам Шатоденским. Леоне направился к зданию, которое, по его мнению, было жилищем командора.

Его черный плащ с восьмиконечным белым крестом сразу обратил на себя внимание. Молодой конюх поднял голову и тотчас побледнел, словно увидел привидение. Он крутил головой во все стороны, ища подмогу, и у Леоне возник вопрос, не собирался ли юноша дать стрекача. Лицо Леоне озарила печальная улыбка: они столько раз сражались бок о бок, помогали друг другу, жертвовали собой, чтобы спасти товарища, не обращая внимания на цвет его креста. Тысячи тамплиеров и госпитальеров погибли в сражениях, которые вели сообща, а их кровь смешалась, прежде чем пропитать чужую землю. Почему же потом мир заставил их забыть о братстве в дни резни и бойни? Леоне окликнул молодого человека:

– Прошу тебя, проведи меня к Аршамбо д'Арвилю, вашему командору.

– Дело в том… мессир… – пролепетал юноша.

Сочувствуя его затруднению, Леоне уточнил:

– Скажи, что приехал Франческо де Леоне, рыцарь по справедливости и по заслугам ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Иди. Моя лошадь и я, мы изнемогаем от усталости.

Конюх мгновенно исчез. Франческо спешился. Прошло добрых полчаса, во время которых Леоне постоянно спрашивал себя, согласится ли командор его принять. Несомненно. Учитывая сложившуюся политическую обстановку, выпроводить его было бы слишком опрометчиво.

Под портиком появился импозантный статный мужчина в белой накидке с красным крестом с расширяющимися концами и блио.[14] На боку его висел меч, прикрепленный к широкой кожаной перевязи. Аршамбо д'Арвиль подошел к рыцарю. По точеным чертам его лица, обрамленного пышной шевелюрой и седой бородой, было невозможно точно определить возраст. Сорок – сорок пять лет, возможно больше. Когда Леоне представился, губы Аршамбо д'Арвиля расплылись в дежурной улыбке. Рыцарю показалось, что при упоминании его имени в глазах командора зажегся какой-то огонек. Он и в самом деле спросил: