Бернард Корнуэлл - Битва Шарпа Страница 8

— Он идет к черту, генерал, — сказал Шарп. — Я одеваю их, потому что они — все еще солдаты, и даже ваши паршивые солдаты имеют право умирать в штанах. — Он обернулся. — Сержант! Поставьте их к стенке! И постройте расстрельную команду, четыре человека на каждого военнопленного. Заряжайте!

— Капитан! — Луп напрягся, его рука легла на рукоятку палаша.

— Вы не испугаете меня, Луп. Ни вы, ни ваш маскарадный костюм, — сказал Шарп. — Вытащите саблю, и мы окропим вашей кровью ваш белый флаг. У меня есть стрелки на том горном хребте, которые могут прострелить ваш последний глаз с двухсот ярдов, и один из этих стрелков смотрит на вас прямо сейчас.

Луп поднял взгляд на вершину холма. Он мог видеть красные мундиры Прайса и одного стрелка в зеленой куртке, но он не мог точно сказать, сколько человек у Шарпа. Он снова посмотрел на Шарпа.

— Вы — капитан, всего лишь капитан. Это означает, что у вас по началом — что? Одна рота? Может быть, две. Британцы не дадут больше чем две роты простому капитану, но у меня на расстоянии полумили стоит вся моя бригада. Если вы убьете моих людей, вас будут гнать как бешеных псов, и вы умрете как псы. Я буду считать себя вправе не соблюдать правил войны, капитан, так же как вы не соблюдаете их относительно моих людей, и вы умрете, уверяю вас, как умирают мои испанские враги. Под ножом для обдирания шкур, капитан.

Шарп игнорировал угрозу, он смотрел в другую сторону.

— Расстрельная команда готова, сержант?

— Они готовы, сэр. И ждут не дождутся, сэр!

Шарп посмотрел на француза.

— Ваша бригада далеко, генерал. Если бы она была рядом, вы не говорили бы со мной, а нападали бы. Теперь, если вы простите меня, я должен свершить правосудие.

— Нет! — закричал Луп так громко, что Шарп обернулся. — У меня договор с моими людьми. Вы понимаете это, капитан? Вы — командир, и я — командир, и я обещал своим солдатам никогда не бросать их. Не заставляйте меня нарушить свое обещание.

— Я черта лысого не дам за ваше обещание! — сказал Шарп.

Луп ожидал услышать такого рода ответ и только пожал плечами.

— Тогда, может быть, вы дадите черты лысого за другое, капитан Шарп. Я знаю, кто вы, и если вы не возвратите моих людей, то я назначу цену за вашу голову. Я дам каждому человеку в Португалии и Испании повод выследить вас. Убейте этих двоих, и вы подпишете собственный смертный приговор.

Шарп улыбнулся:

— Вы не умеете проигрывать, генерал.

— А вы умеете?

Шарп отвернулся и пошел.

— Я никогда не проигрывал, — бросил он через плечо, — так что не знаю.

— Ваш смертный приговор, Шарп! — крикнул Луп.

Шарп показал ему два пальца. Он слышал, что английские лучники при Азенкуре,[2] которым французы обещали отрубить пальцы, натягивающие тетиву, сначала выиграли сражение, а затем изобрели этот презрительный жест, чтобы показать зазнавшимся ублюдкам, кто самые лучшие солдаты. И теперь Шарп воспользовался этим жестом снова.

А потом пошел убивать людей оборотня.

***

Майор Майкл Хоган нашел Веллингтона на мосту через реку Тюронь, где французы силами трех батальонов попыталась удержать наступающих британцев. Решающее сражение было быстрым и жестоким, и теперь, глядя на трупы французов и британцев, можно было нарисовать картину состоявшей перестрелки. Лежащие в ряд тела обозначали линию, где два войска столкнулись лицом к лицу; пропитанная кровью почва указывала, что здесь два британских орудия били кинжальным огнем, а затем валявшиеся в беспорядке трупы отмечали путь отступления французов через мост, который их саперы не успели взорвать.

— Флетчер считает, что мост — римской постройки, Хоган, — приветствовал Веллингтон ирландского майора.

— Я иногда задаюсь вопросом, милорд, есть ли хоть один мост в Португалии или Испании, к которому не приложили руки римляне. — День был холодный и сырой, и Хоган кутался в плащ. Он дружески кивнул трем адъютантам его Светлости, затем вручил генералу запечатанное письмо. Печать с оттиском испанского королевского герба, была взломана. — Я взял на себя смелость ознакомиться с письмом, милорд, — объяснил Хоган.

— Неприятности?

— Иначе я не стал бы вас обеспокоить, милорд, — ответил Хоган уныло.

Читая письмо, Веллингтон хмурился. Генерал был красивым мужчиной сорока двух лет, но столь же крепкий физически, как любой в его армии. И при этом, думал Хоган, мудрее, чем большинство. В британской армии существовал странная система: найти наименее компетентного человека и поручить ему верховное командование, но так или иначе эта система дала сбой, и сэру Артуру Уэлсли, ныне виконту Веллингтону, дали под команду армию Его Величества в Португалии — и таким образом армия получила лучшего из всех возможных командующих. По крайней мере, Хоган так полагал, но Майкл Хоган допускал, что в этом случае его мнение может быть необъективным. В конце концов, это Веллингтону Хоган обязан карьерой: тот сделал проницательного ирландца главой своего отдела разведки, и в результате между ними установились отношения настолько близкие, насколько это шло на пользу делу.

Генерал перечитал письмо, на сей раз сверяясь с переводом Хогана, который тот предусмотрительно подготовил. Хоган тем временем осматривал поле брани, где рабочие команды убирали то, что осталось после перестрелки. К востоку от моста, где дорога, извиваясь, спускалась вдоль склона горы, рабочие команды искали в кустах тела и брошенное снаряжение. Мертвых французов раздевали донага и складывали штабелями возле длинной неглубокой траншеи, которую группа землекопов пыталась расширить. Другие рабочие укладывали французские мушкеты, фляжки, подсумки, сапоги и одеяла в телеги. Некоторые трофеи были весьма необычны, поскольку отступающие французы по пути ограбили тысячи португальских деревень, и солдаты Веллингтона теперь обнаруживали церковные одеяния, подсвечники и серебряные блюда.

— Удивительно, что только солдаты не тащат при отступлении, — заметил генерал Хогану. — Мы нашли у одного мертвеца табуретку для дойки коров. Самую обыкновенную табуретку для дойки! О чем он думал? Собирался тащить ее во Францию? — Он протянул письмо Хогану. — Проклятье, — сказал он мягко, потом повторил с большим чувством: — Черт бы их побрал! — Он кивком отослал адъютантов, чтобы остаться наедине с Хоганом. — Чем больше я узнаю о Его Католическом Величестве короле Фердинанде VII, Хоган, тем больше я утверждаюсь во мнении, что его следовало утопить при рождении.

Хоган улыбнулся:

— Самый надежный метод, милорд, это удушение.