Михаил Голденков - Схватка Страница 8

Богуслав едва ли не скрипнул зубами от злости. Какая к чертям собачьим Бенедикта! Да, когда-то она нравилась Богуславу, и он в самом деле об этом сказал королеве, но сказал не серьезно, так, под легкий хмель венгерского токая. А теперь… Какой к черту Бурбон, будь он неладен! «Второй человек в государстве!? — думал в возмущении Богуслав, пока его высокий лоб, частично скрытый париком, покрывался мелкими капельками пота. — Да я никогда не был вторым! Если надо, буду первым везде!» И еще кое-что понимал Богуслав: хитрая Гонзаго, которую за глаза называли «хоругвью на ветру» или «флюгером», браком с Бенедиктой связывала бы по рукам и ногам Богуслава, и тот уже не смог бы выступать против того, чтобы муж Анны Генриетты Юлии, сестры Бенедикты, стал королем Речи Посполитой. «Обезоружить меня хотят, — лихорадочно думал Богуслав, — перетянуть в свою французскую авантюру с новым королем! Хитра, однако, Мария. Но и я не прост. Она думает, что из-за этой штуковины, что польной булавой зовется, на все пойду? Черта с два!»

— Каково? — вновь переспросила королева, хлопая вопросительно ресницами, мол, в чем задержка?

Богуслав почувствовал, что дар речи к нему все же вернулся.

— Я благодарен Вам, Ваше величество, за столь лестное предложение. Конечно, Бенедикта хороша во всем! Но… Я… — Богуслав запнулся и вдруг сказал как-то предельно просто:

— Я вот тут подумал, а на кой, Ваше величество, мне эта булава? И на кой черт она мне сдалась? Мне и так хорошо. Без булавы.

Богуслав с мягким шелестом своего атласного камзола выпрямился перед королевой, вновь отвесил поклон, как бы давая понять, что разговор окончен.

Теперь терять дар речи пришла очередь к Марии Гонзаго. Она с нескрываемым удивлением смотрела на Богуслава, полагая, что тот никак не должен был отвечать отказом. В его пылкую любовь к троюродной племяннице Анне Радзивилл Мария не верила, считая, что Богуслав, женившись на своей воспитанице просто желает завладеть имениями Януша. Ну, а она, королева Речи Посполитой, предлагала ему нечто большее, как казалось самой Марии Гонзаго. Увы…

— Вы уж извините за отказ, — продолжал Богуслав, нервно обмахивая себя шляпой с черным страусиным пером, — но… Я люблю другую. Анну Марию Радзивилл. На ней и хочу жениться.

— На вашей воспитаннице? — тонкие брови Гонзаго сердито сдвинулись.

«Делает вид, что слышит впервые», — усмехнулся Богуслав.

— Так, Ваше величество. Она самая.

Губы королевы нервно скривились на ее полном лице. Ей никак не получалось приручить Богуслава…

Ну, а как же Париж жил все эти годы без блистательного Богуслава Радзивилла? Скучал. Не то, чтобы очень, но о Богу славе при дворе вспоминали частенько — исчезли скандальные дуэли, исчез лишний повод почесать языком, обтереть последние сплетни и слухи, касательно амурных дел Слуцкого князя, пропал тот, на которого многие хотели быть похожи… Что же касается кардинала Мазарини, который и управлял страной, лишив юного Людовика XIV самых обычных мальчишеских забав и выделив ему всего два платья для носки на каждый день, то «серый кардинал» также не забывал Богуслава, посылая то оружие, то специалистов, то деньги на нужды Слуцкого князя. Часть оружия Богуслав оставлял себе, часть также тайно переправлял повстанцам в Литву. Но в марте 1661 года Мазарини скончался. И вот тут-то оказалось, что в Париже есть хорошая замена Богуславу: подрос и окреп двадцатидвухлетний король Людовик. Он был также высок ростом и также красив. Во всех его телодвижениях проглядывало нечто мужественное и решительное. Молодой король обладал очень важным для монархов умением выражаться кратко, но ясно, и говорить не более и не менее того, что было необходимо на тот момент. Проведя с матерью весьма скромное детство в незавидном дворце, Людовик резко проявил любовь к роскоши, девушкам и оружию. И неудивительно, что его тут же стали сравнивать с Радзивиллом, называя даже «новым Бо-гуславом». Впрочем, самовлюбленный Людовик не любит сих «лестных» сравнений, ибо мало помнил и мало знал Слуцкого князя. Себе же равных он вообще не видел в упор. Надо заметить, что еще ни один французский король прежде не отличался такой неприкрытой гордостью и эгоизмом, ни один европейский монарх не курил с таким удовольствием фимиам собственному величию. Богуслав все это и заметил, когда приехал в Париж, чтобы выказать дань уважения новому монарху, ибо после смерти кардинала Людовик негласно короновался во второй раз, взяв бразды правления только в свои крепкие руки, уволив первого министра и заявив гордо:

— Я сам буду подписывать даже самые незначительные документы!

Богуслава Людовик приглашал принять участие в войне против испанской части Голландии.

— Не могу, Ваше величество, — отвечал Богуслав, — вы еще планируете войну, а у нас она уже давным-давно идет…

«Двум звездам в одном месте тесно», — решил Богуслав и уехал достаточно быстро, пусть и ожидал от Людовика какого-нибудь лестного и почетного назначения, чего ему не раз предлагали ранее. «Кажется, наступила темная полоса. Или просто моя фортуна от меня отвернулась», — думал Богуслав, не дождавшись ни польной булавы от польской королевы, ни полководческого чина от французского короля. Впрочем, Богуслав не особо расстроился.

— А почему бы, братко Михась, тебе самому не получить польную булаву? — спрашивал своего кузена Богуслав при первой же встречи после возвращения из Парижа. — Ты подходишь не хуже меня! И уже женат! Тем более, что твое имя звучало в кандидатах из уст твоего крестного.

— Попробую, — кивнул своими длинными волосами Ми-хал, — если у тебя ничего не вышло, постараюсь сам. Это будет даже интересно побороться за булаву!

— Надо побороться, — Богуслав положил ладонь на плечо Михала, — а то булаву перехватит этот извращенец Пац. А для реализации нашего плана с Собесским и для построения хорошей крепостной стены на пути этого лягушатника Бурбона булава нам очень даже не помешает…

В это время Михал Пац, вновь избранный командиром жмайт-ской дивизии, обвинял в смерти Гонсевского и Жаромского правое крыло, то есть армию Сапеги, которой и принадлежал радикальный круг, ответственный за убийство. Таким образом Пац, также претендуя на пост польного гетмана, старался устранить, как полагал сам, своих главных конкурентов: Сапег, двоюродных братьев Яна Павла Сапеги — Яна и Криштопа, а также его племянника Александра Полубинского. Таким образом, под стрессом от громкого преступления и в борьбе за освободившееся место армия Княжества вновь разбилась на два лагеря. И в январе 1663 года отошла на зимние квартиры. Жмайтская дивизия пошла в Жмайтию, а войска Сапеги — на границу Виленского и Новогруд-ского воеводств. Правда, очень скоро Пац объявился в Вильне с небольшим отрядом и арестовал убийц виленского стольника и польного гетмана: Хвелинского, поручика Ешмана, лидера конфедератов Котовского, Наркевича, Ястрембского, первым ударившего саблей Жаромского, и Неверовского, также участвовавшего в отправке карательного отряда и выработки приговора Гон-севскому. Последним четверым светила смертная казнь, но до суда было еще пока что далеко, и Пац возил всех арестованных в собственном обозе. Что касается непосредственного убийцы полевого гетмана, то Навашинский успел скрыться. Поговаривали, что бежал сей пан аж в Московию. Конфедерация прекратила свое существование. Всем ее участникам, кроме арестованных по делу убийства, объявлялась амнистия.