Михаил Шевердин - Санджар Непобедимый Страница 8

Вода, точно голубое блюдце, виднеется на глубине десятка метров. Ни ведра, ни веревки нет. Пастухи, уходя, все забрали или зарыли.

Вода близко, но ее не достанешь…

Наступает ночь. Прохлада не утоляет жажды. Человек вновь вскакивает. Он похож на помешанного. Он ползает на четвереньках и воет, снова и снова заглядывает в темный провал колодца, откуда тянет сыростью и плесенью. Отламывает кусочки глины и сосет их, словно надеясь, что они потушат пожар во рту. Иссохшие губы еле шевелятся:

— Азраил, Азраил, черная тень…

На рассвете Али–Мардан вскочил и зашагал по такыру, туда, где лежало тело Санджара.

— Он пастух, он знает, где ведро… где прячут ведро, — бормотал Али–Мардан.

У подножья бархана на границе песка он остановился и начал соображать. Голова кружилась.

Вот отпечатки копыт на твердой корке такыра, вот красновато–бурое пятно — кровь. Но тело пастуха исчезло. Нет и осла.

Мардан захохотал дико, хрипло:

— Санджар! Шакалы утянули труп, съели Санджара…

И посланец эмира поплелся обратно к колодцу. Мысли его путались.

Дрожащими руками он отстегнул ремень от винтовки, сцепил его с поясом. Распустил и привязал к ремню чалму. Прикрепив это подобие веревки к деревянному вороту, Мардан, упираясь ногами в стенки, начал опускаться вниз к воде.

Солнце выкатилось из–за цепи барханов. По белой поверхности такыра струились потоки лучей. Пустыня замерла. Вдруг в полной тишине раздался характерный звук рвущейся материи. На вороте колодца дернулся небольшой лоскут чалмы.

Конь, стоявший, низко опустил голову, насторожился. Далеко под землей раздался глухой всплеск и заглушённый вопль. Жадно глотая воду, Мардан приподнялся и сел так, что голова и грудь оказались над водой.

«Пойдешь, не вернешься, пойдешь, не…»

Мир погрузился во мрак, только где–то далеко в вышине медленно кружилось пятно света.

«Не вернешься…» Пятно кружилось, разрасталось… больше… больше.

Мир, казалось, шатался. Вздымались и опускались барханы. В хаосе пятен прыгали и исчезали мысли. Сильно качало, встряхивало.

Вдруг все стало ясно, все припомнилось. Али–Мардан попытался занять на спине верблюда более удобное положение и осмотрелся.

Песчаные желтые холмы плыли наперегонки по горизонту. Голова кружилась, поташнивало. На зубах скрипели песчинки.

Рядом с верблюдом шагали согбенные люди, нет, тени людей. Жалкие рубища покрывали их изможденные тела. На ногах звякали ржавые цепи.

«Осужденные навечно, — мелькнула мысль, — я достиг Цели».

Верблюд шагал, покачиваясь. От неудобного положения затекли руки и ноги. Кровь прилила к голове.

— Стой, собака! — крикнул Мардан. — Остановись!

— Стой! — завизжал бородатый человек в лохмотьях и начал размахивать палкой перед мордой верблюда.

Верблюд уныло заревел, опускаясь на колени.

Мардан спустил ноги на песок, сделал несколько неуверенных шагов, расправил члены и с облегчением вздохнул. Внезапно вырвал из рук погонщика посох и начал наносить удары по склоненным спинам.

— Кто господин? — хрипел Мардан. — Убить надо каждого, кто осмелился коснуться посланца эмира. Казнь самая ужасная… кожу с живых!

На коленях к вельможе подползал старик.

— Милостивый, мудрый, могучий, — шепелявил он беззубым ртом, — позволь собаке открыть рот и сказать.

Капельки пота выступили на лбу посланца эмира. Он остановился, всмотрелся в лицо старика. Старик был страшен. Оба уха оторваны, вместо носа зиял черный провал, на руках не хватало по два пальца. На обнажившейся местами из–под просаленных отрепьев спине розовели полосы старых рубцов. Видно, палач основательно поработал, прежде чем отправил свою жертву на каторгу.

Али–Мардан посмотрел вокруг. Отвратительные маски толпились перед ним — люди с вырезанными языками, безглазые, безносые, все в зловонных струпьях, незаживающих, гноящихся ранах. Осужденные навечно ползали по песку, стонали, мычали, молили.

— Позволь сказать, — говорил старик. — Мы не замышляли плохого. Мы извлекли вашу милость из колодца. Мы везем вас, светлый бек, в рудник Сияния к господину невольников. Пощады! Пощады!

Старик тянулся к полам халата. Мардан брезгливо оттолкнул его.

— Отойди!

— Пощады, пощады! — завопили осужденные и поползли к Мардану.

— Тот опустил палку.

— Где мое оружие?

Осужденные навечно завыли еще громче:

— Пощады! Пощады!

Старик, икая от страха, рассказал, что около колодца ничего не нашли.

— Вот коня поймали…

Мардан оглядел коня. Хурджун с продуктами, седло, сбруя — все было цело. Но винчестера не было.

Мардан отлично помнил, что перед тем, как опускаться в колодец, он положил оружие на глиняное возвышение. Там же он оставил и патронные сумки, чтобы лишняя тяжесть не мешала добраться до воды. И вот теперь винтовки нет. Перед толпой осужденных Мардан чувствовал себя голым, беззащитным. Он подозрительно рассматривал распростертые на земле фигуры.

— Довольно, — прервал Мардан старика, — едем. Вы у меня заговорите.

После целого дня пути, уже на закате, караван вышел из песчаных дюн и углубился в узкую щель, прорезавшую голые, безжизненные горы. Становилось темно. Звон кандалов эхом отдавался в скалах. Верблюд шагал быстро. Осужденные едва поспевали за ним, — спотыкались на каменистой тропе, падали. Посланец эмира спешил. Он был у цели.

Над острыми зубцами гор поднялась луна. Стало видно, что каменные стены раздались вширь. Ущелье переходило в долину. Тропинка серела среди обломков скал.

Верблюд вдруг засопел и начал пятиться назад.

В камнях кто–то шевелился. Кряхтя, поднялась темная фигура.

— Эй, водоносы что ли? Кто едет, эй?

Человек с винтовкой в руке подошел вплотную к верблюду. Ухватившись рукой за седло, он внимательно, снизу вверх разглядывал приезжего.

— Э, — сказал с удивлением стражник, — кто это? Вдруг он повернулся вглубь долины и диким голосом завопил:

— Палван, Палван–ака! Идите скорее, хозяин приехал.

Мардан с облегчением вздохнул.

— Наконец–то добрался…

V

— Нам нужно держать совет.

— Хорошо, господин.

— Загоните навечно осужденных в пещеры.

— Повинуемся, господин.

— Пусть с ними идет Юсуп, надсмотрщики и нукеры.

— Повинуемся.

— Мы же с вами, Палван–ака, с Ашуром и Нурали обсудим священное повеление опоры ислама, вверенное мне — ничтожному рабу эмира. Я вез приказ через горячую бурю и пески. Тень смерти спускалась на меня, но мои дрожащие руки не выпускали фетвы с печатью самого Алимхана.