Лев Никулин - Дипломатическая тайна Страница 8

Перси Гифт видит, как их относит вниз течением. Мутно-желтые завитки пены, как львиные гривы. Но все-таки они плывут по диагонали, приближаясь к зарослям. Он как будто теряет их из виду. От напряжения у него кружится голова, он приподнимается, но в бессилии и холодном поту вновь опускается на камни.

На противоположном берегу у зарослей вынырнули плечи всадника и грива лошади.

Решительно Перси не везет.

Узкой растянутой цепочкой спускается караван в долину. Через четверть часа Перси лежит на ковре в своей палатке и пишет донесение сэру Роберту Кетлю, а через полчаса сипай на лошади Перси Гифта медленно поднимается в гору по направлению к Мирату.

Пока игра проиграна.

ЧЕРНЫЕ ЧАЛМЫ

В округе Лар, в горах между советской границей и рекой Лар, живет пастушеское племя джемшиди, насчитывающее более тысячи семейств. Племя разводит баранов, живет в черных, закопченных шатрах. Вокруг шатров бегают косматые злые псы, голые дети и маленькие, кроткие ослы. Зимой племя спускается в долину реки и там оседает, летом уходит в горы и кочует, пока солнце не выжжет траву. Племя не столько разводит баранов, сколько угоняет их у оседлых жителей деревень, городов и пригородов.

Раз в год губернатор округа Лар посылает чиновников к джемшиди собирать налоги, но с тех пор как они не возвратились, губернатор перестал посылать к джемшиди чиновников и только изредка вешал неудачников, случайно попавшихся в грабежах.

В ущелье Хушк, в шестидесяти километрах от города Феррах, в глиняной крепости, несколько веков подряд жили ханы племени джемшиди. Сто лет назад последний хан племени оставил дом в Хушке и уехал в столицу к повелителю Гюлистана. В столице ему не повезло: его сначала ослепили, затем слепой просидел около года в яме возле дворцовых конюшен и после этого был повешен. Дети его случайно выжили, воспитывались у брата повелителя Мурада, и когда тот случайно, после внезапной и загадочной смерти повелителя, занял его трон, то в числе его приближенных оказался ближайший участник внезапной кончины его предшественника — сына хана племени джемшиди. Этот приближенный получил ордена, поместья, почести и титул сердара, после того как недолго пробыл в должности военного министра Гюлистана.

Сын его Абду-Рахим получил образование в королевском колледже для туземной золотой молодежи, откуда вынес свирепую ненависть к подданным его королевского величества. Однако с европейской цивилизацией его примирили Париж, Берлин и почти десять лет разнообразных удовольствий в этих столицах. Вероятно, он закончил бы свою карьеру в должности посла Гюлистана в одном из этих городов, если бы не сохранил от времен юности упорной неприязни к представителям королевского правительства, в том числе и к королевскому послу в Гюлистане. Таким образом, случилось, что через сто лет после печального конца последнего хана джемшиди его внук оказался вынужденным бежать к своему племени и искать у него защиты.

Абду-Рахим-хан переправился через реку Лар и не стал ждать, пока преследующий его отряд последует его примеру. Текинец добрым галопом берет подъемы, и к вечеру свирепый, глухой лай псов встречает его у черных, закопченных шатров в ущелье. Благоразумный гость не ждет, пока молодежь разрешит вопрос о том, как поступить с одиноким всадником, по внешнему виду похожим на чиновников, которых посылает губернатор Лара, и входит в первый шатер, бросив женщине повод.

Абду-Рахим-хан вошел как гость и сел у котелка, шипящего на раскаленных углях. И тут же заснул на бараньих шкурах так, как некогда спал в Гранд-отеле в Париже. Кровь джемшиди сказалась в нем. Ему не противны копоть и грязь шатра соплеменников. Кроме того, Абду-Рахим-хан хорошо понял, что с того момента, как он покинул здание министерства и пятичасовой чай в обществе Люси Энно, жизнь его приняла своеобразный, экзотический характер и он отступил по крайней мере на два столетия в глубь веков.

Утром он милостиво взял из рук хозяина шатра его чилим (курительный прибор вроде кальяна), угостил его сигаретой и велел позвать старейшин. Он чувствовал себя в безопасности, пока он был неизвестным гостем, но более не желал подвергать искушению молодых людей, вооруженных ножами и старинными пистолетами, отдававших должное достоинствам его коня.

Затем произошел довольно краткий, но содержательный разговор, растянутый согласно местным приличиям на два часа.

— Я Абду-Рахим, сын Юсуф-хана и внук Хаджи-Селима.

Старейшины не выразили особого любопытства, но, видимо, заинтересовались.

— Да благословит бог день твоего прихода к своему народу.

Затем самый старый и самый хитрый, погладив крашеную хной бороду, сказал:

— Пока жив был твой дед, Абду-Рахим-хан, мы и курды владели этой землей от реки и до города границы. Теперь нашими землями владеют собаки и трусы.

Другой, более молодой и более робкий, прибавил:

— Не знаю, как бог терпит на земле эту нечисть. Почему он не отдает их в рабство своему избранному племени?

Стены шатра ожили. Сотни ушей и глаз прильнули к дырявому полотну.

Разговор принимал деловой характер, и Абду-Рахим счел нужным внести предложение:

— Почему бы нам не соединиться с курдами и не вернуть своих земель?

Самый старый вздохнул скорбно и соболезнующе.

— Горе Хаджи-Селиму! Он оторвал своего внука от родного племени, и Абду-Рахим не знает, что между джемшиди и курдами — кровь.

— Но внук Хаджи-Селима вернулся и просит защиты у племени. Солдаты Али-Мухамеда Ол Молька гонятся за ним по пятам.

— Много ли солдат?

— Не больше полусотни.

Старейшина усмехнулся.

— У джемшиди пятьсот наездников.

— Пятьсот наездников. Все ли вооружены ружьями?

— Больше половины.

— У солдат пятьдесят хороших английских винтовок. Разве они не пригодятся нашим наездникам?

Старейшины переглянулись многозначительно и с приличествующей важностью.

— Ружья всегда нужны.

— Тогда, если богу угодно, сегодня ночью.

ПЕРЕХОД К ОЧЕРЕДНЫМ ДЕЛАМ

Пятичасовой чай в “Гранд-отель д’Ориан”.

За столиком у открытого окна сидят Жак Маршан — корреспондент “Гавас” и Люси Энно — артистка, как она значится в списках гостей отеля.

Они одни в кафе. Сегодня состязания на ипподроме.

Несколько сожженных солнцем мальчишек, полуголых нищих, гримасничают на почтительном расстоянии от окна.

— Что же вы узнали?…

— Представьте, в этом случае они хранят тайну. Мелкие чиновники ничего не знают, крупные молчат… Кое-что я, конечно, выпытал…