Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 11 Страница 82

Лэмборн опустил голову, вышел из комнаты и через две-три минуты вернулся. Лицо его приняло более спокойное выражение, волосы он пригладил, платье привел в порядок и вообще выглядел теперь уже совсем другим человеком.

— Ты теперь протрезвился и понимаешь меня? — задал Варни строгий вопрос.

Вместо утвердительного ответа Лэмборн молча кивнул.

— Ты должен вскоре отправиться в Камиор-холл с почтенным ученым, который сейчас спит там, в сводчатой комнатке. Вот тебе ключ, разбудишь его, когда придет время. Возьми с собой еще одного надежного молодца. По дороге обращайся со стариком прилично, но смотри, чтобы он не вздумал удрать, а если попытается — пристрели его на месте, я за это сам отвечаю. Я дам тебе письмо к Фостеру. Доктор пусть займет нижнее помещение в восточном флигеле, отдай в его распоряжение старую лабораторию со всеми приборами. К даме он не должен иметь доступа, кроме тех случаев, когда я укажу особо. Впрочем, ее могут позабавить его философические фокусы. Будешь ожидать в Камноре моих дальнейших указаний. И помни: ради собственной шкуры остерегайся прилавков с элем и бутылей с водкой. Смотри, чтобы в Камнор даже дуновение воздуха снаружи не попало.

— Достаточно, милорд… я хотел сказать — мой достойный хозяин, который, я полагаю, скоро будет моим достойным хозяином, возведенным в рыцарское звание. Вы дали мне поручение и свободу действий. Я выполню первое и не злоупотреблю вторым. Я буду в седле на рассвете.

— Исполни — все это и заслужишь награду. Постой-ка, прежде чем уйдешь, налей мне кружку вина. Да не из этой бутыли, олух ты этакий, — ибо Лэмборн начал наливать из той, которую не допил Аласко. — Принеси новую.

Лэмборн повиновался, и Варни, прополоскав сначала рот, выпил полную кружку; затем, взяв лампу, чтобы удалиться к себе в спальню, он сказал:

— Странно, я отнюдь не подвержен власти фантазии, но стоит мне хоть несколько минут поговорить с этим самым Аласко, как во рту и в легких у меня такое ощущение, будто они насквозь продымлены парами жженого мышьяка, — тьфу!

Сказав это, он вышел из комнаты. А Лэмборн помедлил еще немного — ему хотелось выпить стаканчик вина из только что откупоренной бутыли.

«Это иоганнисберг, — сказал он себе, задержав вино во рту, чтобы насладиться его ароматом, — настоящий запах фиалки. Но сейчас мне надо воздержаться, и тогда в один прекрасный день я смогу пить его сколько угодно, в полное свое удовольствие».

И он осушил большой кубок воды, чтобы заглушить пары рейнского, медленно пошел к двери, остановился и затем, не в силах противиться искушению, быстро вернулся назад и хватил большой глоток прямо из бутыли, не утруждая себя промежуточной стадией стакана.

— Не будь этой проклятой привычки, — сказал он, — я мог бы подняться так же высоко, как сам Варни. Но кто может подниматься ввысь, когда вся комната вертится кругом, как волчок? Эх, хотел бы я, чтобы между моей рукой и ртом или расстояние было побольше, или уж хоть путь потруднее. Но завтра я не буду пить ничего, кроме воды… ничего, кроме чистой воды!

Глава XIX

П и с т о л ь

Я новости, я радости привез,

Молву о счастье, золотые вести!

Ф а л ь с т а ф

Скажи это по-человечески.

П и с т о л ь

Долой земное! Прочь земную прозу!

Я полон целой Африки чудес!

Общая комната «Черного медведя» в Камноре, куда теперь переносится место действия нашего повествования, могла похвалиться в тот вечер необычным сборищем гостей. Поблизости происходила ярмарка, и язвительный лавочник из Эбингдона вместе с некоторыми другими лицами, отчасти знакомыми читателю в качестве друзей и клиентов Джайлса Гозлинга, уже собрались в привычный кружок около очага и занимались обсуждением последних новостей.

Веселый, шумный, разбитной малый, чей короб и дубовый аршин, разукрашенный медными гвоздиками, выдавали его причастность к ремеслу Автолика, привлекал всеобщее внимание и весьма содействовал хорошему настроению собравшихся. Следует помнить, что в те времена коробейники были людьми более значительными, чем выродившиеся, измельчавшие лоточники наших дней. Торговля галантерейным товаром и всем потребным для женского туалета велась чуть ли не исключительно этими странствующими торговцами. А если коробейник был настолько высокого полета, что развозил свои товары на лошади, то считался уже немаловажной особой и вполне подходящей компанией для самых зажиточных фермеров или мелких землевладельцев, каких он мог повстречать в своих странствиях.

Разносчик, о котором мы ведем речь, принял поэтому самое непосредственное и живое участие в веселье, царившем под сводами гостеприимного «Черного медведя». Он успевал и перемигнуться с хорошенькой мисс Сисили, и от души посмеяться с хозяином, и отпустить шуточку по адресу лихого мистера Голдтреда, который помимо своей воли оказался предметом всеобщих острот. Коробейник и он были увлечены спором о преимуществе испанских чулок перед черными гасконскими, а трактирщик только что подмигнул гостям, расположившимся вокруг него, как бы желая сказать: «Ну, будет потеха, друзья мои!» — когда во дворе послышался стук копыт и кто-то стал громко звать конюха, прибавляя для большей убедительности крепкие словечки, бывшие в те времена в ходу.

Во двор выбежали конюх Уил, буфетчик Джон и все остальные слуги, сбежавшие со своих постов, чтобы подобрать крохи веселья, царившего среди гостей. Сам хозяин тоже бросился во двор, чтобы встретить и должным образом приветствовать новых гостей; вскоре он вернулся и ввел в комнату своего достойного племянника Майкла Лэмборна, изрядно пьяного, под присмотром которого состоял астролог. Щуплый старичок Аласко, сменив свою мантию на костюм для верховой езды и подстригши бороду и брови, сбросил по крайней мере два десятка лет и мог теперь сойти за энергичного человека лет шестидесяти с небольшим. В данный момент он выглядел крайне взволнованным и настойчиво убеждал Лэмборна, что им не следует заезжать в гостиницу, а надо ехать прямо к месту назначения. Но Лэмборн и слушать ничего не хотел.

— Клянусь Раком и Козерогом, — вопил он, — и всеми небесными светилами, не говоря уже о звездах, сияние которых я собственными глазами созерцал в южных небесах — а ведь по сравнению с ними наши северные мигалки не лучше грошовых свечек, никакие увещания не удержат меня… Я остановлюсь здесь и засвидетельствую почтение моему достойному Дядюшке. Господи! Да разве можно позабыть о кровных узах! Давай-ка сюда галлон твоего лучшего вина, дядюшка, и пустим его вкруговую за здоровье благородного графа Лестера! Как! Разве мы не побеседуем по-хорошему и не помянем нашу старую дружбу? Неужто не отведем душу, я вас спрашиваю?