Дарья Плещеева - Курляндский бес Страница 85

– Ты куда это собрался?

– На Виндавскую дорогу.

– Умишком тронулся.

– Мы поедем напрямик и переправимся через речку вброд.

– Мы?

– Я. А ты – как знаешь.

– Не валяй дурака. Ты их, этих баб, изловишь, а тебя с ними стража изловит. Вдругорядь, как тогда, не повезет.

– Бог милостив, обойдется.

– Если и впрямь милостив – не даст тебе их найти.

– Послушай, был такой латинянин, Маркус Аврелиус. Мы в приказе латинские цитаты сверяли в переводе… Так вот, он бог весть когда еще сказал: делай, что должно, и будь что будет. Понял? Ну так прощай, не поминай лихом.

– Понял… – растерянно произнес Петруха. – Ну и сукин же ты сын! Аврелиус! Чтоб те на том свете на одной сковородке с тем Аврелиусом жариться!

И побежал за своим бахматом.

Глава двадцать вторая

Герцог Якоб был сильно недоволен. Гольдингенский комендант Юрген фон Фиркс, человек верный и надежный, успокаивал его, говоря:

– Никто не может овладеть всеми ремеслами одинаково. Ваше высочество знает свое ремесло – отменно правит Курляндией, а ремесло этого прощелыги Аррибо – хитрить, интриговать и скрываться. Ничего удивительного, что стража его еще не изловила.

– На его месте я бы сбежал из Гольдингена.

– Хватит того, что он сбежал с вашей кухни, когда вы за ним послали, – и слава Богу! Он наверняка имеет в Гольдингене какое-то тайное логово, сидит там и ухмыляется: пока его ловят на дорогах, он переждет в логове, еще и придумает там новую пакость, а потом преспокойно уедет, перерядившись угольщиком или моряком.

– Проклятый Аррибо! На Скрунденскую дорогу тоже нужно послать патруль. Там можно, сделав крюк, выехать через Хазенпот на Либавскую дорогу.

– Уже послан. И гонец в Либаву послан.

– В Сакенгаузен?

– Послан. Хотя, если этого Аррибо дьявол понес в Сакенгаузен, значит, у него там есть свой человек. Город-то не портовый, и даже не город, а большое рыбацкое село при имении Сакенгаузен. Но там есть суда, на которых можно при попутном ветре и хорошем рулевом за сутки преспокойно дойти до Готланда.

– Если Бог будет к нам милостив и мы переживем эту войну, там нужно в речном устье строить порт и прокладывать хорошую дорогу до Гольдингена вместо той медвежьей тропы, по которой мы ехали в прошлом году. Если вести ее в обход болот Грюнен – сколько же это выйдет миль?

В дверь поскребся лакей Алоиз.

– Входи! – крикнул герцог. – Что там нового?

– К вашему высочеству барон фон Драхенфельс.

– Вот выбрал время… – проворчал герцог. – Скажи – пусть сперва нанесет визит ее высочеству. И вот что – пусть ее высочество пришлет ко мне ту девицу, танцовщицу. Я должен докопаться до правды. Не может быть, чтобы Палфейн во всем был прав.

Ее высочество герцогиня Луиза-Шарлотта была отменно воспитана и знала правила приличия – Дюллегрит сопровождала к герцогу ее старая и опытная гофмейстерина. Дело было не в том, что герцогиня не доверяла супругу, напротив – их брак был удачным и прочным, если же что и случалось в жизни герцога – то совершенно мимолетное, на основательную измену у него попросту не оставалось времени. Дело было в затверженных с детства законах поведения: девица и мужчина не должны оставаться наедине, разве что девице – не более десяти лет, а мужчине – все восемьдесят и он ее родной дедушка.

Дюллегрит, которую герцогиня поселила со своими горничными, была в отчаянии. Встречи с возлюбленным прекратились. Надзор за танцовщицей был строжайший – ей не позволялось даже подойти к окну. Танцевать не пускали, перемолвиться словечком с приятелями-танцовщиками не давали. Что ужаснее всего – Дюллегрит усадили за рукоделие. Она, как все девицы, умела шить, чинить одежду, могла вышить платочек или воротничок с несложным узором. Но любви к этим женским делам Дюллегрит не испытывала. Дамы герцогини, сообразив, что она – не мастерица по части вышивания или плетения кружев, сразу завалили ее самым простым шитьем – починкой белья. Кроме того, герцогиня, зная про ее блудный грех, подарила ей молитвенник – из тех, что привез граф ван Тенгберген. Грехи следует замаливать – и Луизе-Шарлотте казалось, будто для этого созданы все условия. Не сразу выяснилось, что Дюллегрит очень плохо читает.

Плясунью одели в черное платье с закрытой грудью, с маленьким белым воротничком, волосы велели причесывать гладко, запретили закручивать кудряшки на висках, выдали чепчик без кружева, и Дюллегрит, посмотрев на себя в зеркало, поняла, как же она жалка и страшна, страшнее самой убогой старой девы, какую ей только доводилось видеть в Антверпене.

– Сейчас ты скажешь мне всю правду. Почему Арне Аррибо все так устроил, чтобы ты поселилась у бегинок? – спросил герцог.

– Ваше высочество… – прошептала перепуганная Дюллегрит. – Господин Аррибо хотел мне помочь. Мой брат… бедный Никласс… брат сильно ругал меня… брат боялся, что я… и это было правильно – чтобы я жила у женщин, у монахинь, а не в одной комнате с братом…

– Значит, Аррибо тебя ни о чем не просил? Просто сделал доброе дело? – уточнил герцог.

– Да… да, ваше высочество…

– Следить за бегинками он тебя не просил?

– Ваше высочество…

– Говори прямо. Просил?

– Да…

– И ты ночью подслушивала?

– Да… да, ваше высочество… но я ничего не понимала!..

– В ту ночь, когда убили твоего брата, ты тоже подслушивала?

– Да…

– И ты слышала, как убивают твоего брата? И не побежала на помощь?

– Ваше высочество, я спала. Я слышала, как сестра Дениза спрашивает у окошка: «Это вы, господин Пермеке?» И потом я заснула…

– Совсем ничего не слышала?

– Совсем ничего, ваше высочество…

– А зачем же врала?

Ответа не было – Дюллегрит сама не понимала, как вышло, что она соврала герцогине.

– Ты понимаешь, что ты натворила?

Дюллегрит опустилась на колени.

– Как этот проклятый Аррибо приобрел власть над тобой? Хоть сейчас скажи правду!

– Ваше высочество, не заставляйте девицу говорить с вами о таких стыдных делах, – вмешалась гофмейстерина.

– Помолчите, сударыня, – приказал герцог. Допрашивая Дюллегрит, он разгорячился, как охотник, бегущий по следу зверя. Гофмейстерина молча сделала реверанс.

Дюллегрит стояла на коленях, сгорбившись и опустив голову. Ей было очень страшно.

– Маргарита Пермеке, ты бы о своей стыдливости раньше позаботилась и не позволила графу ван Тенгбергену себя обольстить. Разве тебя мать ничему не научила? Разве ты не должна была беречь себя для мужа? Теперь из-за того, что граф дал волю гадким и низким страстям, завязалась отвратительная интрига! Граф, несомненно, виновен, но и ты – тебе ведь еще нет шестнадцати? Но и ты…