Дороти Даннет - Игра шутов Страница 9

— Бойл! — вскричала дама голосом тонким, как у летучей мыши, звенящим, радушным, приветливым. — Бойл! Джон, дорогой, ты можешь сколько угодно звать себя д'Обиньи, но держи свой язык, забывший родную речь и лижущий дающую руку, подальше от честного ирландского имени… О'Лайам-Роу!

— Мадам, — вежливо, почти шепотом отозвался О'Лайам-Роу.

Вязки бус качнулись и забренчали.

— Вот это усищи! А борода!

— Сзади еще хуже, — сказал О'Лайам-Роу извиняющимся тоном. — Вот уж две недели, как я не стригся.

— О-ох! Этих усов мне не забыть никогда! — взвизгнула госпожа Бойл. — Такое и в страшном сне не приснится. О'Лайам-Роу, мы никогда не встречались, но вот тебе моя рука. А теперь можешь меня поцеловать.

Это было зрелище: присутствуй тут Робин Стюарт, он бы, верно, испугался, что женщина прилипнет к ирландцу навеки, примотав его к себе длинными бусами. Но вот наконец они разошлись, и госпожа Бойл сказала спокойно:

— Это я понимаю — ирландская кровь: просто девятый вал… Истосковались мы тут по таким мужчинам… o'n aird tuaid tic in chabair [3], как говорится в старой сказке. А что это за воробушек прячется за твоей спиной?

— А… Это бард из Банакади. Мой маленький оллав, моя крохотулечка, госпожа Бойл.

— Боже правый! Как же зовут тебя, парень? — вскричала она, обращаясь к Тади Бою. Секретарь попятился.

— Баллах, госпожа.

— Верно, цыганского племени. И ты не обиделся на воробушка?

— Будда, — внезапно выпалил Тади Бой, — родился из яйца. Распрекрасное дело, mhuire [4], чтобы тебя несушка снесла. Несушки в этой стране — королевы, а петушки — короли.

— Но эта страна, mhic [5], не Ирландия.

— И верно — какой это бог так рождался в Ирландии? — мягко продолжил Тади. — Уж какие там несушки-то голосистые! А у хозяйки ушки на макушке: одним слушает, не снеслась ли курочка, а другим — не кипит ли водица.

Она заверещала, как птичка-моевка.

— О! О! Ну и занозистого же парня ты привез с собой. О'Лайам-Роу, да поможет тебе Бог! А ведь быстрый язык да ясная голова — вот что ценят больше всего французы, эти несчастные язычники! Одному небу известно, как позорили меня весь год наши земляки из Лейнстера, у которых мозги как мякина. Ну, садись, да расскажи мне о доме. Здорова ли твоя мать?

Так, совершенно невинным образом, начался форменный допрос по поводу семейных и общественных хроник Лимерика и Лиша. Стюарт д'Обиньи, слушая вполуха, думал, что эти двое более поднаторели в генеалогии и гинекологии, чем может позволить себе любой шотландец. Он давно уже знал госпожу Бойл и не надеялся даже остановить ее — теперь она пытала О'Лайам-Роу насчет урожаев, рыбных садков и скота. Вождь клана отвечал бодро и весело — даже тогда, когда она пару раз усомнилась в его правоте.

— С нами крестная сила, — сказала наконец госпожа Бойл, откидываясь на спинку стула. — Каким большим, роскошным мотыльком станешь ты порхать среди тихих рабочих пчел при нашем дворе.

— Не все там тихие, — заверил лорд д'Обиньи. — Приемные полны шотландцев, а они мечутся, как души в аду. Половина уже перебывала у Мейсона.

— У кого?

— У сэра Джеймса Мейсона, английского посланника. Этой девочке повезет, если шотландский трон будет ждать, пока она вырастет. У ее матери есть дворяне, которые предпочли бы теплое местечко при англичанах унылым будням при шотландской королеве. Вам нехорошо, О'Лайам-Роу?

— Нет, нет, — сказал вождь клана и выпрямился на стуле. — Только в голове что-то мерцает, и в глазах светлые круги. Нет ли в комнате дриады?

Еще одна женщина вышла из своей комнаты. Всю ее жизнь, сколько она помнила себя, мужчины немели в ее присутствии, а она была еще молода. Не стесняясь, просто выжидая, она остановилась у окна, покрытого дождевыми каплями. Было видно, что это ирландка, из рода мурругов, не широкоплечая белокурая милезка, но темноволосая, с тонкой костью: шея и плечи — один хрупкий стебелек для овального лица, широкоскулого, с ясными глазами. Черные волосы ее были уложены локонами на макушке, вокруг ушей, на затылке; длинные, они ниспадали на плечи и вились по спине. На ней было темно-синее платье без украшений; заметив, что все встали, она поклонилась госпоже Бойл и лорду д'Обиньи и опять остановилась в ожидании.

Стюарт д'Обиньи, сжав кончики пальцев, окинул ее взглядом знатока. Тади Бой, желчный и угрюмый, глазел, позабыв обо всем, отвесив темную, небритую челюсть. О'Лайам-Роу не то чтобы вдруг приобрел изящные манеры, но он поднялся, и его голубые глаза с длинными ресницами расширились и стали тверже.

— Ой, Боже ты мой, попала девка в переплет! — завизжала госпожа Бойл. Бренча ожерельями, взметая юбки, она закружилась по комнате и подбежала к вошедшей. Лицо ее горело от удовольствия. — Не обращай на них внимания, Уна. Это компания ирландцев, прибывших ко двору: такие же глупые индюки, каких ты оставила в Донеголе. На них и глядеть-то не стоит. Джентльмены, это моя племянница Уна О'Дуайер, приехала из Ирландии погостить у старой тетки и подцепить себе в мужья какого-нибудь придворного щеголя — уж об этом-то я позабочусь. Уна, девочка моя, это О'Лайам-Роу, вождь клана. Не подходи слишком близко, наступишь на усы… а это господин Баллах, его секретарь. Ты бы слышала, как он складно врет. Может, наверное, срифмовать крысу с вечной погибелью, не хуже самого Сенчана Торпеста 7).

Оправив синее шерстяное платье, девушка села, устремила спокойный взгляд на ирландцев и сказала по-гэльски, обращаясь к обоим:

— С давних времен оллавы разбежались по лесам. Что, снова пришла их пора?

С переменой языка беседа утратила теплоту. Мастер Баллах кашлянул и под взглядом О'Лайам-Роу удобнее устроился на стуле, расправил свои лоснящиеся короткие штаны и вежливо ответил по-английски:

— Пропорция, полагаю я, такова: один оллав на населенную и унавоженную четверть мили. Если оллавов не хватает, значит, условия не соблюдены.

Ясные глаза молодой женщины обратились на О'Лайам-Роу.

— Мне говорили, что у принца Барроу есть бард по имени Патрик О'Хоули.

— Вам говорили правильно, — спокойно ответил О'Лайам-Роу. — Но он чисто как медведь в берлоге. Посадите Патрика О'Хоули на корабль и покажите хоть самого святого Петра — все равно поднять ему веко не смогут четверо дюжих мужиков с крючьями.

Уна презрительно сморщилась:

— У него морская болезнь.

— Да, и к тому же он только бард, но не учился как следует, хотя в уме ему и не откажешь, а вот мастер Баллах хорошо знает все правила и каноны: приятные хвалы истекают из уст его, а к нему стекаются богатства. Но попробуйте-ка придержать его жалованье — сатиры так и посыплются из него, как голые мужики из ирландской парилки.