Бешеный Лис - Красницкий Евгений Сергеевич Страница 9

– Тогда опять не сходится! – гнул свое дед. – По твоим словам, все мирно должно пройти, а ты сам про кровь говорил!

– И опять ты меня невнимательно слушал! Стареешь, Кирюша, стареешь…

– Сам больно молодой. – Дед обиженно насупился, но было видно, что не всерьез. – Давай уж объясняй, «Федька Премудрый».

– Я согласился с тобой, что кровь будет, но сказал: не сразу. Первая кровь будет привычной. Половцы после смерти Мономаха обязательно воспрянут и нового великого князя на прочность попробуют. Но Мстислав с братьями их быстро в разум приведут, не впервой. Вторая кровь… – Боярин Федор немного помолчал, барабаня пальцами по столу и что-то прикидывая про себя. – Вторая кровь будет чуть позже – в Полоцком княжестве. Если уж Мономашичи решатся всю Русь под себя нагибать, то начнут с Полоцка. Эту язву и правда надо с корнем выжигать, мира у Киева с Полоцком уже никогда не будет. К тому же у Мономашичей своих сыновей взрослых полно, а тут целое княжество освободится, будет куда детишек пристроить. В общем, Кирюха, все полоцкие князья (сколько их там, пятеро, что ли?) повторят судьбу Всеслава Полоцкого и Глеба Минского – либо в поле полягут, либо в киевских порубах сгниют.

– Гм… Сурово мыслишь, Федор…

– Кирюш, ты что, и впрямь стариком стал? Не понимаешь?

– Да все я понимаю, Федька! – Дед досадливо поморщился. – Война рядом с племяшом моим пройдет – Славкиным сыном. Не дай бог, полоцкие князья его на свою сторону перетянут, Мономашичей-то ему любить не за что.

– Ну и как спасать будем Вячка?

– Придумаем… Время еще есть. – Дед вопросительно глянул на друга. – Есть ведь, Федя?

– Ну… – Федор поколебался. – Пока с половцами разберутся, пока другие неурядицы утрясут… Года два, Кирюша. Думаю, что года два у нас есть.

– Вот и ладно. Мы с тобой не старые еще, два года, бог даст, проживем. А там вон и Михайла в силу входить начнет… Да в конце-то концов! – вдруг обозлился дед. – Свой-то ум у Вячеслава должен быть, моим же сыновьям почти ровесник! Жизнь повидал, при угорском и ляшском королях покрутился… Не дите!

«Злится лорд Корней! Верный признак: не знает, что делать. А что тут сделаешь? Мономашичи старшего сына Ярослава Святополчича не могут во врагах не числить. Найдут повод и кокнут. А дед себя считает обязанным его защитить, да и Федор Алексеич, похоже, так же мыслит. М-да, дело долга и чести. Втравимся так, что костей не соберем, Мономашичи цацкаться не станут, прихлопнут, как мух. Взять бы и найти Вячеславу Ярославичу новое княжество, а дед при нем воеводой, а Федор – главой боярской думы… Бред собачий!»

– Давай дальше, Федя, чую, что про главную кровь ты еще и не начинал. Так?

– Так, Кирюша… А может, по чарочке сначала?

– Наливай. Михайла, тебе спать не пора ли?

– Деда! Мне же через два года шестнадцать будет! Вы как раз про те времена говорите, когда мне службу начинать. Дозволь остаться! Федор Алексеич! – Мишка умоляюще глянул на хозяина дома. – Ну где я еще такое услышу? Дозволь еще с вами посидеть, я же не мешаю!

– Ну что, Федя, пусть остается? Ладно, сиди слушай, мотай на у… На что ты там мотаешь?

– На… – Мишка с трудом сдержал лезущее наружу слово. – На палец мотаю, деда.

– Это ты зря! – Боярин Федор хихикнул и подмигнул деду. – Руки у воина должны быть свободны, на другое место мотать надо!

– Там уже не помещается! – Мишка все же не удержался. – Не дорос еще до ваших статей!

Га-га-га! Корней с Федором дружно загоготали, потом с удовольствием опрокинули чарки и принялись закусывать.

«Ну что за мужики! Только что о смертельных, без преувеличения, делах говорили, а теперь ржут, как жеребцы. Привыкли всю жизнь по краю ходить, а в перерывах оттягиваться… Федор, конечно, прибедняется, что не воин. Попробуй столько лет сидеть в глухомани, дань с язычников собирать и живым остаться. Но берет явно не силой – на погосте всего-то десятка три ратников, и из них половина – княжьи, а половина – боярская дружина самого Федора. Умен, слов нет, умен. То-то у него деревеньки и тут есть, и на восточном берегу Случи. А семьи нет, ни жены, ни детей. Что-то не так, надо бы деда потом выспросить или мать».

– Давай, Федюша, вещай далее, но помни: тебя будущий сотник слушает и… хе-хе, куда надо мотает!

– Думаешь, станет сотником? – Федор Алексеич испытующе оглядел Мишку. – Хватит силушки?

– А куда он денется? Если не станет, пусть на том свете мне на глаза не показывается! Выпорю!!! А ты, Михайла, слушай и мотай… Тьфу, привязалось! Давай-ка, Федя, еще по одной!

«И как вам, сэр Майкл, перспектива стать сотником? Мало! Не знаю почему, не знаю для чего, но мало! Спинным мозгом чую: больше надо! Пять сотен, десять… Сто! ЗДЕСЬ это тьмой называется. Не хочу, как дед, в майорах обретаться, хочу быть корпусным генералом! А Владычицей Морскою не желаете, сэр? И чтобы золотая рыбка на посылках?

Стоп! Откуда это все лезет? То желание командовать десятитысячным корпусом, то новое княжество для дедова племянника… между прочим, моего двоюродного дядьки. Подсознание что-то пытается подсказать? Или просто дурь? Подождем, если подспудно вызревает какая-то идея, то со временем вылезет более отчетливо, а если дурь, то забудется. Федор уже, кажется, к самому интересному перешел, слушайте, сэр, и мотайте… Блин, да что ж такое-то?»

– Когда это все закрутится, я, Кирюша, сказать пока не могу. – Федор говорил раздумчиво, тщательно подбирая слова. – И никто пока не может. Мстислав немолод – полсотни вот-вот сравняется. Сколько он еще проживет? Как отец – до семидесяти двух? Если так, то часть братьев – а может, и все – не так, так эдак в мир иной перейдут. Тогда посадить после себя наследником старшего сына у него может получиться. Тут, Кирюша, время важно. Целое поколение (а лучше два) должно вырасти при Мономаховом роду на киевском великокняжеском столе. Чтобы казалось, что иначе и быть не может, чтобы иного и помыслить не могли. Если проживет Мстислав еще лет двадцать, так и будет. Сыновья подрастут, осильнеют. Снова, как нынешние Мономашичи, спина к спине вокруг Киева встанут. Мономах еще не царь, и Мстислав царем не будет, а вот если Всеволод Мстиславич Новгородский от отца киевский стол примет, тогда будет у нас царь и царство. Единое, сильное, способное не только от врагов оборониться, но рубежи раздвинуть.

Федор Алексеевич помолчал, передвинул туда-сюда по столу чарку, вздохнул и продолжил:

– Только не верится мне, Кирюша, в такое благолепие. Так и знай: проживет Мстислав меньше десяти лет, и не видать нам с тобой тогда спокойной старости. Всеволод Новгородский слаб, против дядьев не устоит. Я тебе не зря сказал, что Мстислав Мономашич последний из князей, кто новгородской силой на киевский стол садится. Сам Мономах пришел в Киев из Переяславля – с границы Дикого Поля. С сильным войском и славой защитника Русской земли.

Сила и слава, Кирюша, – вот ключ от Киева, а не лествичное право и прочие уставы, ряды и уложения. Власть не дают, власть берут! Не доживет Мстислав до шестидесяти, придет третья кровь – самая большая и страшная! Первым на киевский стол взберется Ярополк Переяславльский. Спросишь: почему? Войско! Войско, которое все время в готовности, которое что ни год, то воюет, которое постоянно пополняется удальцами, не желающими дома сидеть, а готовыми головой рискнуть ради славы и добычи.

Надо ли объяснять, что дружины и ополчения других князей против него ничто? Но на всю Русь его силы, конечно, не хватит, и братья начнут дележ земли. Вот тогда-то… Так что, Кирюша, на спокойную старость не рассчитывай. Копи силу, воспитывай вот их, – Федор хлопнул Мишку по плечу так, что тот чуть не слетел с лавки, – и молись, чтобы племяш твой Вячеслав Ярославич Клёцкий дожил до того смутного времени, когда возможным станет все!

На очередной дневке Мишка вспомнил о том, что собирался расспросить мать о боярине Федоре. Время было как раз подходящим – Анна Павловна, пристроившись у костра, над которым висел котел, крошила на разделочной доске солонину. Мишка присел на бревно рядом с матерью и спросил: