Станислав Пономарев - Гроза над Русью Страница 9

Военачальники спустились с холма и, вскочив на коней, умчались к своим отрядам.

— Могучий пехлеван Абалгузи, я не зову тебя на эти стены, — сказал хазарский полководец. — Место такого богатура возле меня. Может быть, ты еще сегодня узнаешь счастье поединка с урусом.

— Я не встречал среди них настоящих богатуров, хотя не раз видел их купцов в Хорезме и Итиль-келе. И сегодня, схватившись с их дозором, не нашел достойного себе.

— Настоящие богатуры редко бывают купцами. А в дозоры урусы посылают легких наездников, быстрых как ветер, чтобы они могли ускакать от беды и подать весть своим. Настоящие тяжелые богатуры, такие, как ты, живут у них в городах и селениях. В Пуреслябе есть строитель крепостей Будули. Это настоящий богатур и любит поединки. Всех убивает или берет в неволю. Готов ли ты сразиться с ним?

— Готов, о светлый хан! Я всегда готов к битве. Души двадцати двух чужеземных богатуров отправлены в заоблачные дали моей рукой. Я привык к победам... — Абалгузи-пехлеван помолчал и добавил: — Уруса Будули тоже убью.

Глава четвертая

Луки богатырские — в десницах могутных!

Со стен Переяслава было видно, как загорелись селища вокруг города, как засуетился хазарский стан.

— Глянь, лестницы вяжут, на приступ пойдут непременно!

— Большая орда нагрянула, трудно будет устоять супротив нее.

— Устоим. Сила у нас тож немалая. Валы высокие, стены крепкие и ров глыбокий, враз не перемахнешь.

— Мечи, копья да луки у нас не в пример козарским, покрепше будут. Побьем ворога! Немало степняков и ранее зубы свои ломали о твердь переяславскую...

Воевода Слуд спокойно следил за полем. По его команде к северной стороне укреплений подошла большая дружина с тяжелыми луками. Их тетиву мог натянуть далеко не каждый ратник, зато стрела, пущенная с расстояния в триста шагов, насквозь пробивала вершковую доску. Наконечник ее весил без малого четверть фунта, и кузнецы умели так закалить его, что ни одна, даже самая крепкая, кольчуга не выдерживала мощного просекающего удара.

Будила поднял лук, тронул пальцем тетиву.

— Сможешь ли стрельнуть из такого, молодец? — спросил он Кудима Пужалу.

Смерд презрительно скривился, легко оттянул тетиву из воловьих жил на всю длину стрелы, и она, взвизгнув, устремилась во вражеский стан. Ратники с любопытством наблюдали, что будет... Через мгновение из толпы хазар выметнулся раненый конь: всадник от неожиданности слетел наземь. Конь повалился набок и забился в агонии.

— От эт-то да-а! Богатырь! — изумлялись вокруг и щупали неохватные ручищи рыжего великана.

Кочевники между тем отхлынули еще на сотню шагов от стены. Слетевший с коня хазарин вскочил и, прихрамывая, побежал следом за товарищами. Со стен ему вслед захохотали, заулюлюкали...

— Выстрел, достойный настоящего богатура! — восхитился Хаврат-эльтебер. — Может, сам Будули пустил стрелу?

— Моя рука может согнуть любой богатырский лук, — заявил уязвленный Абалгузи-пехлеван. — Я желал бы пустить еще дальше. Вот только есть ли такой лук в хазарском войске?

— Эй! Подать сюда лук Сампан-богатура! — распорядился Хаврат-эльтебер.

Лук принесли двое воинов. Абалгузи-пехлеван с удивлением посмотрел на грозное оружие, однако без заметного усилия взял его одной рукой...

По преданию, герой хазарских сказаний Сампан-богатур, получив этот лук от самого Тенгри-хана — бога неба и небесного огня, — выстрелил из него и был испепелен молнией. Сказание говорит, что Тенгри-хан наказал богатура за непочтение к божьей воле, так как Сампан поднял оружие не для защиты родины, а для того, чтобы сразить орла — вестника бога неба. Языческие жрецы до сих пор узнают волю Тснгри-хана и грядущее своего народа по полету орлов.

Но Хаврат-эльтебер, будучи мусульманином, как и все златоцветные воины кагана-беки, презирал язычников и не придавал значения словам и заклинаниям их жрецов.

Так ли это было или по-другому, но во время войны богатырский лук, как охранительный талисман, всегда возили в передовой хазарской орде.

Под изумленные возгласы окружающих Абалгузи-пехлеван согнул в дугу кибити из рогов горного барана и завел тетиву на стальной подзор...

Воевода Слуд, будучи свидетелем необычного выстрела, приказал привести к себе стрелка. Когда Кудима подвели к воеводе, тот с изумлением посмотрел на громадину смерда. Не выказывая ни удивления, ни почтения, ни страха, Пужала молча разглядывал прославленного военачальника.

— Это твоя стрела сбила козарского коня? — спросил Слуд.

— Знамо дело, а чья же ишшо. Только коняку жалко.

— Пошто ее жалеть, она же козарская? — удивился воевода.

— Коняка — она коняка и есть. Скотина бессловесная. Ее бы в соху запрячь да поле вспахать. Все польза. А так мертвая лежит. Целил в козарина, попал в коняку. Жалко.

— Дак кони козарские к сохе не приучены, — возразил кто-то из гридей.

— К добру всякую скотину приучить можно...

— Полно, не до споров! — прервал воевода. — По нраву ли тебе лук пришелся, добрый молодец?

— Легковат малость, а так ниче.

Вокруг засмеялись богатыри-дружинники. Сами удальцы хоть куда, свободно размахивающие полупудовыми булавами, они с сомнением покачали головами, когда Слуд приказал принести из гридницы лук знаменитого Еруслана...

Еруслан, старший гридень переяславской дружины, был богатырем силы страшной. Однажды на пиру-братчине у великого князя Киевского он на спор смял руками фряжеский панцирь. Упругая сталь подалась под его силой, словно лубяной туесок. Здесь, в гриднице, Святослав побратался с Ерусланом. Но прошло два года, и богатырь, рассорившись с князем, уехал в Царьград, в дружину к самому Роману-царю.

Уезжая на чужбину, оставил Еруслан в родном городе свой богатырский лук, обещав вернуться непременно. Кибити дивного оружия были сделаны из рогов тура, втулка из крепкой стали, подзоры усилены пластинами из моржовых клыков, а тетива сплетена из воловьих жил.

Могуты переяславские, киевские, новгородские, черниговские не раз и не два пробовали завести тетиву на подзор. Но даже самому сильному из них, Икмору, не удалось сделать это. Вершка на два не дотянул он тетиву и под смех товарищей оставил непокоренный лук.

Стрелы, оснащенные орлиными перьями, с наконечниками в добрую треть фунта, были под стать луку.

— Ну что, подойдет тебе такой? — спросил воевода? — С тех пор как уехал в Царьград хозяин его, ни один стрелок не осилил сию могутную метальницу. Попро...

В этот миг в щит одного из гридей тяжело ударила стрела, пробив его насквозь. Раненый воин не смог удержаться от крика.