Наталья Павлищева - Кровь и пепел Страница 9

– А давай я буду каркать.

Следующие минуты три лес оглашало дикое карканье Лушки, на все лады изображающей из себя ворону. Хорошо что в тринадцатом веке еще не было Гринписа, не то защитники природы наверняка подали бы на мою сестрицу в суд за многочисленные инфаркты, полученные местным вороньем. Честное слово, тамошняя пернатая фауна явно притихла, то ли пытаясь перевести на свой язык Лушкины вопли, то ли просто с перепугу. Скорее второе, во всяком случае вороньих откликов не послышалось, восторженных хлопаний крыльями тоже.

Слава богу, ей быстро надоело, вернее, возник следующий вопрос:

– А на поляне тепло или холодно?

– Луша, мы не заплутаем с твоей болтовней?

– Не, вон почти пришли уже.

Мы действительно пришли, заросли орешника я узнала. Но перед тем, как отпустить меня туда, Лушка все же зачем-то требовательно переспросила:

– Так тепло или холодно?

Вот какая ей разница? Или боится, что я замерзну? Я пожала плечами:

– Иди и посмотри сама.

– И пойду! – решительно объявила моя сестрица, раздвигая кусты.

Вот ляпнула на свою голову! Кто знает, можно ли приводить с собой кого-то?

Но Ворон ничего против появления Лушки не имел, правда, он сделал в ее сторону движение рукой с раскрытой ладонью, и девушка замерла на полуслове, не закончив движения.

– Здравствуйте.

– И ты будь здорова. Я не знаю, зачем и насколько тебя привели в этот мир, потому ответить не смогу. Сюда не приходи, не стоит пугать весь город, – Ворон кивнул на замершую Лушку.

– Вы обещали меня научить биться мечом.

– Без меня сделают.

– Кто знает, зачем я здесь?

– Придет время, объяснят.

– Когда оно придет?!

– Ты всего седмицу здесь, а уж извелась…

– У меня каждый день на счету.

– У всякой живой твари каждый день на счету, каждому срок отмерян. Вот и научись беречь эти денечки, а не тратить попусту.

Я понимала, что он прав, но от философствований по поводу пустой траты времени легче не становилось. А Ворон снова сделал жест, Лушка обрела способность двигаться и болтать.

– Здрасте.

– Здравствуй, девица-красавица, – в лучших традициях сказочных персонажей протянул Ворон. Чего это он ерничает, ведь только что разговаривал нормально?

– А… а можно я тут у вас посмотрю?

– Ну, смотри.

Лушку хлебом не корми, дай сунуть любопытный нос с какую-нибудь щель. Ворон усмехнулся, глядя, как она принялась только что не обнюхивать поляну.

– Ей ничего за это не будет?

– За что? Пусть посмотрит, там ничего нет.

– Нет или…

– Или. – Глаза Ворона усмехнулись, я все же разглядела их цвет – как у всех голубой. Или это только пока здесь Лушка?

– Что мне-то делать?

– Живи пока, видно, твое время еще не пришло.

– На Русь скоро придут татары…

– Может быть.

– Я из-за этого здесь?

Его глаза сменили цвет, и снова я не могла понять, какие они. Ворон стоял ко мне лицом, и я точно видела, что теперь его губы не шевелятся.

– Тебя прислали Светлые Силы. Ни к кому больше не ходи, жди своего часа.

Я покорно кивнула:

– Хорошо.

Кажется, он заложил в мою многострадальную башку программу покруче Воинтихиной, и в Лушкину тоже, потому что мы топали домой так, словно никогда и не собирались ходить к Ворону. Сестрица рассуждала сама с собой:

– И никакой он не колдун, ничегошеньки у него нет! Чего боятся? Живет себе мужик бобылем и живет…

Да уж, этот мужик показал тебе только то, что хотел показать. Оглянувшись, я увидела, что и без того едва заметная тропинка на глазах зарастает травой и кустарником. Это осенью-то! Теперь ни я, ни Лушка найти дорогу к Ворону не сможем, он закрылся от меня и моей любопытной сестрицы. Ну и ладно, сама разберусь.

Мы ушли не так уж далеко, когда я вдруг бросилась к Лушке, хватая ту за руку:

– Смотри! Чего это?

Сестрице замеченное мной тоже не слишком понравилось – на дереве были прилажены череп и рога.

– Обозначение владений колдуна…

– Ворона?

– Не, кого-то другого. Я здесь этого не видела, может, новый кто появился? Это худо, кто знает, что за человек.

– А колдун человек?

– Настька, ну ты че? Он же колдун. Пойдем отсюда.

Вот интересное ощущение – рядом со своей более юной сестрицей я становилась ведомой и вообще послушной телкой. Даже если сбросить со счетов то, что я в этом мире слепой котенок, все равно, из поведения Лушки ясно, что моя Настя держалась похоже, в их паре Лушка стопроцентная заводила. Как, собственно, и во всем остальном. Да уж, Лушка явно Анеина дочь, с этим не поспоришь.

Но я и не собиралась спорить, мне пока выгодней держаться ведомой. Насколько пока? Пока не освоюсь в этом мире, чтобы понять, как из него слинять обратно в свой привычный. Конечно, я буду с тоской вспоминать чистую, прозрачную как слеза воду в реке и ручье, чистый воздух, чистый лес, дом, в котором потрясающе пахнет деревом, льняную рубашку, в которой не жарко и не холодно, еду с совершенно иным вкусом…

Но жить все равно предпочту в загазованной Москве на двенадцатом этаже с сыплющими искрами от наэлектризованности вещами, зато с кондиционером, массой прибамбасов для уюта в доме и примочек для уюта тела. А душа? Но ведь ей уютно при постоянном беспокойстве и необходимости ежеминутно решать сотни вопросов, которые за меня никто не решит. Оказывается, от размеренной, неторопливой жизни тоже можно устать. Удивительно, но мне очень хотелось вернуться туда, где с утра по сигналу мобильника приходится вскакивать, мчаться под душ, наспех пить кофе и потом часа два торчать в пробке, проклиная все на свете, – дорожное движение, московское правительство и тысячи идиотов, которым лень проехаться утром на метро! Мне страшно не хватало телефона, достающего утром, днем, вечером и даже ночью, не знающего ни выходных, ни праздников, не хватало истерик агентов из-за срывающихся сделок, сложных переговоров, банковских счетов, автомобильных пробок, супермаркетов, суеты и даже выхлопных газов! Среди всего этого лесного великолепия мне катастрофически не хватало душной Москвы. Я до слез, до истерики хотела домой. Или хотя бы надежды поскорее туда вернуться. Но надежда таяла с каждым днем, даже надежда просто вернуться, без поскорее…

Век тринадцатый

Жизнь в городе текла своим чередом, козляне пару дней поболтали о странностях воеводиной дочки и забыли, своих забот невпроворот. Не один летний день год кормит, в первые дни осени тоже. Бабы добирали в лесу последние летние ягоды, уже пошла брусника, а там и до кисленькой клюквы недалеко… Носили огромными корзинами грибы… Весь Козельск и округа уставлены козлами с надетыми на них снопами хлеба. Может, потому и прозвали Козельском, а вовсе не из-за козлов?