Кейт Мосс - Лабиринт Страница 9

— Bonjorn, госпожа Элэйс. Раненько поднялась!

Она улыбнулась в ответ:

— Не спится.

— Неужто твой муженек дает скучать по ночам? — бесстыдно подмигнув, вставил его напарник.

У этого лицо пестрело шрамами от оспы, ногти были обкусаны до крови, а изо рта разило вчерашним пивом. Элэйс пропустила непристойную шуточку мимо ушей.

— Как твоя жена, Беренгьер?

— Хорошо, госпожа. Совсем поправилась.

— А сын?

— Растет с каждым днем. Чуть отвернись, проест и дом и хозяйство.

— В отца пошел, — пошутила Элэйс, ткнув стражника в толстое пузо.

— Вот и моя женушка то же говорит.

— Передай ей мои наилучшие пожелания, ладно, Беренгьер?

— Она будет рада, что ты ее вспомнила, госпожа. — Стражник помялся. — Хочешь, чтоб я тебя пропустил?

— Только в город, Беренгьер, ну, может, до реки. Я скоро вернусь.

— Никого не велено пропускать, — буркнул его напарник. — Приказ кастеляна Пеллетье.

— Тебя не спросили, — огрызнулся Беренгьер. — Не в том дело, госпожа, — продолжал он, понизив голос. — Но ты знаешь, какие теперь дела. Коль с тобой что случится да узнают, что это я тебя выпустил, твой отец…

Элэйс потрепала его по плечу.

— Знаю, знаю, — тихо заверила она, — но, правда, тут не о чем беспокоиться. Я сумею о себе позаботиться. К тому же… — она покосилась на второго стражника, который теперь копался пальцем в носу, то и дело вытирая руку о рукав, — что бы ни грозило мне на берегу, все будет не так страшно, как то, что тебе приходится выносить здесь.

Беренгьер расхохотался.

— Обещай, что будешь осторожна?

Элэйс, кивнув, чуть распахнула плащ, открыв подвешенный к поясу нож.

— Буду, честное слово.

Дорогу преграждала двойная дверь. Беренгьер отпер оба замка, сдвинул тяжелый дубовый засов на наружной створке и приоткрыл ее так, чтобы Элэйс сумела протиснуться наружу. Благодарно улыбнувшись, она нырнула под его локоть и шагнула в мир.

ГЛАВА 2

Выходя из тени, лежавшей между башнями ворот, Элэйс чувствовала, как сильнее забилось сердце. Свобода. Хотя бы ненадолго.

Съемные деревянные мостки связывали ворота с каменным мостом, выводившим от Шато Комталь на улицы Каркассоны. Трава на дне сухого рва блестела от росы: в небе разрастался дрожащий лиловый свет. Луна поблекла в сиянии приближающегося рассвета.

Элэйс почти бежала, и ее плащ оставлял в пыли размашистые дуги следов. Ей хотелось избежать беседы со стражей на дальней стороне моста. На удачу, стражники дремали на посту и проспали появление молодой женщины. Она поспешно нырнула в путаницу узких переулков, привычно выбирая дорогу к башне Мулен д'Авар — древнейшему участку городской стены. Ее ворота выходили прямо к огородам и faratjals — пастбищам, занимавшим земли под стенами города и северного пригорода Сан-Венсен. Ранним утром отсюда можно было выйти на реку быстро и незаметно.

Придерживая подол платья, Элэйс осторожно пробиралась среди следов, оставленных очередной бурной ночью в таверне Святого Иоанна Евангелиста. В пыли валялись разбитые всмятку яблоки, огрызки груш, обглоданные кости и черепки. Чуть дальше она обошла нищего, уснувшего в подворотне в обнимку со старой косматой дворнягой. Еще трое спали вповалку у колодца, заглушая храпом пение птиц.

Простуженный часовой у ворот страдал, до бровей завернувшись в плащ, хлюпал носом, кашлял и долго не желал замечать ее присутствия. Элэйс порылась в кошельке. Часовой, не глядя, выхватил монетку из ее пальцев, попробовал на зуб, потом загремел засовом и приоткрыл щелку, позволив ей выскользнуть наружу.

Спуск к барбакану лежал в тени между двумя высокими частоколами, но Элэйс проходила здесь не первый раз и наизусть знала каждую рытвину крутой тропинки. Далее тропа прижималась к подножию круглой деревянной башни над быстрым ручьем. Она исколола ноги ветками и набрала полный подол репейника. Нижний край красного плаща, намокнув, стал темно-багровым, а носки кожаных туфелек почернели от влаги.

Едва не вскрикнув от восторга, Элэйс выбралась наконец из тени частокола в открытый широкий мир. Вдалеке над Монтань Нуар собирались белые июньские облака. Светлеющее небо над горизонтом было забрызгано лиловым и розовым.

Она остановилась, любуясь лоскутным покрывалом пшеничных и ячменных полей между перелесками, тянувшимися к самому небосклону. Прошлое смыкалось вокруг нее, обнимало… Духи и призраки собирались к ней, нашептывали в уши свои истории, делились тайнами. Они связывали ее с теми, кто до нее стоял на крутом берегу, — и с теми, кто еще придет сюда когда-нибудь мечтать о дарах жизни.

Элэйс ни разу не бывала за пределами земель виконта Тренкавеля. Ей трудно было представить себе унылые северные города: Париж, Амьен или Шартр — родину матери. Для нее это были всего лишь имена, лишенные тепла и цвета, такие же неблагозвучные, как langue d'Oil, на котором говорили их жители. Но Элэйс верила, что, даже будь у нее возможность сравнивать, она не нашла бы ничего прекраснее, чем древняя, неподвластная времени красота Каркассоны.

Она стала спускаться с холма, огибая колючие заросли кустов. Южный берег реки Од был низким и болотистым. Промокшая насквозь юбка липла к ногам, и Элэйс часто спотыкалась. Она поймала себя на том, что идет быстрей, чем обычно. Отчего-то ей сегодня было не по себе. Элэйс уверяла себя, что ее растревожил разговор с Жакобом и Беренгьером. И тот и другой вечно за нее беспокоятся. Но сегодня она чувствовала себя одинокой и беззащитной.

Рука невольно потянулась к рукояти ножа. Припомнился рассказ купца, который будто бы на днях заметил на дальнем берегу волка. Весь город счел, что торговец хвастает: но летнему времени он мог увидеть разве что лису или бродячую собаку. Но на пустом темном берегу в такие истории верилось легче, и холодная рукоять придавала уверенности.

На минуту Элэйс задумалась, не повернуть ли назад. Она то и дело вскидывалась на внезапный шум или плеск, но всякий раз это оказывался шорох крыльев взлетающей птицы или игра желтого речного угря на отмелях.

Мало-помалу привычная тропа успокоила ее. Река Од здесь разливалась широко и была неглубока; тянувшиеся к ней ручейки поблескивали голубоватыми жилками, а над ними висел прозрачный летний туман. В зимнее время поток, налившийся ледяными водами горных ручьев, становился многоводным и бурным. Но в летнюю засуху вода спадала, и течения едва хватало, чтобы вращать колеса соляных мельниц, которые деревянным хребтом торчали посреди русла, привязанные к берегу толстыми веревками.