Эрнест Капандю - Рыцарь Курятника Страница 9

— Ликсен, вы обкрадываете Вольтера! — закричал Ришелье.

— Каким образом?

— Вы говорите о трагедии и о комедии то, что он сказал о танцах.

— Что ж он сказал?

— Креки вам скажет. Ну, маркиз, — продолжал Ришелье, небрежно откинувшись на спинку кресла, — прочтите шестистишие, которое Вольтер сочинил вчера за ужином и которое ты слушал так благоговейно.

— Я его запомнила! — вскричала Кино.

— Так прочтите же, моя очаровательница. Я предпочитаю, чтобы слова исходили из ваших уст, чем слышать их от Креки.

— Нет! — закричал аббат де Берни. — Эти стихи должен прочесть мужчина, потому что они написаны для дам. У меня тоже хорошая память, я вам это докажу.

Отбросив голову назад, молодой аббат начал декламировать с той грацией, которая делала его самым привлекательным собеседником прошлого столетия:

Ah! Comargo, que vous etes brillante!Mais gue Sale, grands dieux, est ravissante!Que vos pas sont legers et gue les siens sont doux!Elle est inimitable et vous toujours nouvelle:Les Nymphes sautent comme vous,Et les Graces dansent comme elle.

(Ах! Камарго, как вы блистательны! Но Сале, великие боги, восхитительна! Как легки ваши шаги, а ее — нежны! Она неподражаема, а вы — всегда новы. Нимфы порхают, как вы, а грации танцуют, как она).

Ришелье взял правую руку Сале и левую руку Камарго.

— Правда, правда! — сказал он, целуя попеременно обе хорошенькие ручки.

— Господа! — сказал князь Ликсен, поднимая свой бокал. — Я пью за здоровье нашего друга де Коссе-Бриссака, который нынешней ночью дал нам восхитительную возможность провести несколько часов с королевами трагедии, комедии, танцев и ума.

Он кланялся попеременно Дюмениль, Госсен, Камарго, Сале, Софи и Кино.

— Действительно, господа, невозможно найти лучшее общество, — отвечал герцог де Бриссак, обводя глазами круг дам.

— Ах! — сказал Таванн, допивая свой бокал. — Такого же мнения один очаровательный человек… Очень сожалею, что не смог привести его к вам. Я встретил его, выходя из своего особняка. Когда я сказал ему, куда иду ужинать, он воскликнул: «Как жаль, что в нынешнюю ночь я должен закончить несколько важных дел, а то я пошел бы с вами, виконт, и попросил бы вас представить меня». И я сделал бы это с радостью, — продолжал Таванн.

— Это ваш друг? — спросила Софи.

— Друг преданный, моя красавица!

— Дворянин?

— Самой чистой крови!

— Мы его знаем? — спросила Камарго.

— Вы его знаете все… По крайней мере, по имени.

— И это имя знаменитое?

— Его знаменитость увеличивается с каждым днем, потому что это имя твердят все.

— Но кто же это? — спросил Ришелье.

— Да, да! Кто же это? — повторили со всех сторон.

— Отгадайте! — сказал Таванн.

— Не мучь нас! — закричал Креки. — Скажи его имя!

— Его имя! Его имя! — поддержали дамы.

Таванн принял позу, исполненную достоинства.

— Рыцарь Курятника! — сказал он.

Наступило минутное молчание, потом все мужчины расхохотались.

— Рыцарь Курятника! — повторил Бриссак. — Так вот о ком ты сожалеешь?

— Ну да!

— Вы слышите, моя прелестная Камарго?

— Слышу и трепещу, — отвечала танцовщица.

— Ах, виконт! Можно ли говорить такие вещи? — сказала Сале.

— Я говорю правду.

— Как! Вы говорите о Рыцаре Курятника?

— Да.

— Об этом разбойнике, которым интересуется весь Париж?

— Именно.

— Об этом человеке, который не отступает ни перед чем?

— Об этом самом человеке.

— И вы говорите, что он ваш друг?

— Самый лучший.

— Как это лестно для присутствующих! — заметила Кино, смеясь.

— Ах! — сказал Таванн. — Я очень сожалею, что он был занят в эту ночь, а то я привез бы его к вам, и, конечно, увидев его, вы изменили бы свое мнение о нем.

— Не говорите так! — возразила Камарго.

— А я был бы не прочь его увидеть, — воскликнул Ликсен, — этого Рыцаря Курятника! Потому что, если память мне не изменяет, он обокрал пятнадцать лет тому назад особняк моей милой тетушки, и теперь она рассказала бы мне подробности.

— Неужели? Он ограбил особняк княгини де Мезан?

— Да.

— Это действительно так! — воскликнул Ришелье, смеясь.

— В самом деле, любезный герцог, вы должны это знать — вы были у моей тетушки в тот вечер.

— Я провел вечер с ней в ее ложе в Опере, и мы возвратились вместе в особняк. Княгиня де Мезан, я и Рыцарь Курятника. Только я уехал после ужина, а счастливец Рыцарь ночевал в особняке.

— Что вы нам рассказываете? — смеясь, сказала Дюмениль.

— Я вам рассказываю то, что было.

— Как! — сказал аббат де Берни. — Вы возвратились из Оперы с Рыцарем Курятника и княгиней?

— Да, мы все трое приехали одной каретой, — сказал герцог де Ришелье. — Ах, какая шутка!

— Рыцарь Курятника редко ходит пешком, — заметил Таванн.

— Он слишком знатный дворянин для этого, — сказал аббат.

— И вы возвратились втроем в одной карете? — спросила Госсен.

— В карете… нет.

— Объясните же нам эту загадку, — сказал герцог де Бриссак.

— Мы с княгиней сидели в карете, Рыцарь привязал себя под рессоры кожаными ремнями и таким образом въехал в особняк, так что его присутствие не было замечено швейцаром.

— А уж этого цербера нелегко обмануть! — сообщил Ликсен.

— А потом что случилось? — спросила Камарго.

— Кажется, — продолжал Ришелье, — Рыцарь долго ждал в этом мучительном положении, пока все на конюшне не ушли спать. Тогда он забрался в главный корпус здания, вошел в комнату княгини, не разбудив ее камеристок, и, сломав бесшумно замок бюро, вынул оттуда тысячу луидоров и большой портфель.

— А потом? — спросили дамы, сильно заинтересовавшись рассказом герцога.

— Потом он ушел.

— Каким образом?

— По крыше. Он пролез в окно прачечной на чердаке и спустился вниз по простыне.

— И ничего не услышали? — спросила Госсен.

— Абсолютно ничего. Кражу заметили только на следующий день, — ответил князь, — и то тетушка отперла свое бюро уже после того, как Рыцарь уведомил ее.

— Ха-ха-ха! Это уже чересчур! — воскликнула Кино, расхохотавшись. — Рыцарь Курятника уведомил вашу тетю, что он ее обокрал?

— Да. Он отослал ей на другой день портфель, не вынув из него ее облигаций.

— И в этом портфеле было письмо, — прибавил Ришелье, — подписанное его именем. В этом письме негодяй просил княгиню принять портфель и его нижайшие извинения.

— Он называет себя рыцарем, очевидно, он дворянин, — заметила Кино.