Иван Дроздов - Похищение столицы Страница 9

Ни пить, ни есть ему не хотелось. И странное дело: не было у него никаких желаний. Весь день он просидел, прислонившись головой к стене. Иногда приходила мысль о большом сроке, который он получит, — высчитывал возраст, в котором выйдет на волю. Седой, сутуловатый, с потухшим безразличным взором. Нет друзей, не ждет женщина; и мать к тому времени постареет, а деда, которого он так любит, не будет. Его похоронят на Введенском кладбище, где покоятся его дочка Леночка и супруга Нина Николаевна. Останутся его книги; их не любили правители раньше, но особенно не признают теперь при этих жуликах–демократах. Зато читатели любят. Вот книги деда — это, пожалуй, единственное, чем он займется. Он будет издавать их и переиздавать, — и этим себя прославит, заслужит благодарность русских людей.

Поднялся сосед, спавший на одном боку весь день. Пятерней расчесал копну свалявшихся кудрявых волос, замотал головой:

— Шайтан зеленый! Спал, как убитый!

— А почему шайтан зеленый? — повернулся к нему Артур.

— У кого синий, у кого желтый, а у нас зеленый. Пять голов у него. В горах живет.

— Это где в горах — в Грузии?

— Ты что, парень, ума потерял? Я на грузина похож? Да? Грузины такие бывают?

Он показал на стайку громко говоривших ребят:

— Вон грузины! А я какой грузин? Если бы ты встретился мне у нас в Ереване и сказал бы, что я грузин, я бы тебя не рэзал, как они делают, а много–много смотрел бы на тебя. Грузин он грузин, и никакой другой человек, а только грузин, а если это я, то тоже никакой другой, а только я. Разве не видишь?..

— Теперь вижу, — смирился Артур. И снова привалился головой к стене. Сон одолевал парня. И это заметил честолюбивый армянин, показал на место, где он только что лежал.

— Ложись, приятель. Вот здесь ложись.

Артур лег, а армянин снял с себя куртку и прикрыл его. Артур, тронутый такой заботой, подумал: «Тоже кавказец… а видишь: славный парень. Бывают, значит, и такие». И, засыпая, думал: во всяком народе есть хорошие люди». А когда проснулся, была глубокая ночь и армянин сидел точно в такой же позе, как раньше сидел Артур: прислонился к стене головой, дремал. Артуру сказал:

— Откуда взялся? Зачем ходил сюда?

— Сюда, как я понимаю, не ходят. Сюда приводят.

— Да, приводят. Но не так просто, как в кино или театр. Надо делать скандал или взять чужое, чтобы сюда привели. На Рижском рынке есть такой важный человек из Баку — Зураб, и я ему не понравился. Он меня толкнул, а потом дал по шее, а я сунул ему гнилой банан в морду. Да еще куда–то поддал коленкой. Тот сильно ругался и стал размахивать кулаком, но я подставил железную трубу и он сломал руку. Ну, вот… Меня привели. Разве кто скажет, что я виноват? Вот ты что скажешь?

— Если защищался, то не виноват. Но что за труба? Где вы ее взяли?

— Труба? Обыкновенная, железная. Я когда приехал в Москву, меня стали много проверять. Сделаю десять шагов — давай паспорт! Откуда приехал, зачем?.. Я говорю: смотри паспорт, там есть все слова и печать. Ереван! Знаешь такой город?.. А он смотрит на меня и смотрит, будто я украл у него деньги. У нас в Армении так смотрят на хорошенькую девушку. И дальше говорит слова: Ереван знаю. Был наш город, теперь отделился, к Турции отошел, — так ты бы и сидел там, в Турции. Зачем в Москву едешь? Морковкой торговать?.. Тут азики есть, грузины есть, чечены, корейцы. Тебе места не оставили. Зачем приехал?.. Поговорю так с одним милиционером, дальше иду. А там другой милиционер. И тоже: Давай паспорт. И опять длинный разговор. Долго на Рижский рынок шел, а тут — азик. Этот сверлит черными тараканьими глазами и что–то бормочет по–своему. И говорит по–русски: «Нэ наш человек! Я тебя звал сюда? Да?.. Зачем идешь?..» — «А что рынок — твой?» — говорю ему. — «Рынок русский, а я в Москве живу». Другие азики подошли. Сжали кулаки, смотрят сердито. Ну, а потом уж… трубой азика. И вот — рядом с тобой сижу. А ты зачем? Тоже трубой?..

— Нет, трубы не было, а то бы и я… пожалуй…

В помещение вошла женщина в капитанских погонах и с ней три милиционера, стали раздавать хлеб и по куску только что сваренной рыбы. Видно, у них при милиции была кухня и они готовили кое–что и для арестованных. Капитаншу обступили, слышалась кавказская речь:

— В подвале крысы живут, а мы люди. Я в Думу писать буду. Жириновскому.

— Где нам спать? Я сижу третий день, а лежать негде. Ты ходишь домой и там лежишь, а я что — стоять должен? Где койка? Где одеяло? Ты можешь нам говорить?

— Капитанша улыбалась, отвечала весело:

— Следователей не хватает. Вызовут, всех вызовут.

Подавая еду Артуру, спросила:

— Вас за что?

— А-а… Повздорил малость.

— Вы чисто говорите по–русски.

— Я русский.

— Ладно вам… сказки рассказывать. Если я спрашиваю, отвечайте серьезно. Какая ваша национальность?

— В Москве родился. Мать русская, отец суданец.

— Суданец? Это интересно. А вы в Судане были? Говорить по–ихнему можете?

— Могу.

— А фамилия ваша?

— Ашар, Артур Ашар.

— Это интересно. Ну, ладно. Может, мы еще с вами встретимся.

И капитанша с милиционерами удалилась.

Артур в этом кавказском муравейнике жил еще трое суток, а на четвертые утром за ним пришла та самая капитанша, оглядела его с головы до ног, недовольно проговорила:

— Зарос, как цыган. И прическа колтуном сбилась. Расчесался бы хоть.

— Расческа дома осталась. Ничего, мне тут не жениться.

— Оно так, конечно, да я вас к даме поведу. Представить ей хотела.

Достала из кармана расческу, подала Артуру. Тот неспешно причесался, пригладил пятерней волосы. И они пошли.

Поднялись на четвертый этаж. Тут в маленьком коридорчике стоял небольшой диван и два стула. Двери не было, а к стене наглухо прикреплена металлическая пластинка со словами «Отряд Эдельвейс». Капитанша тремя пальцами нажала пластинку, и две створки в стене разъехались. Очутились в большом светлом коридоре, в котором по обеим сторонам на стенах золотом светились металлические дощечки и на них фамилии и инициалы. В конце коридора у правой стены остановились. Тут ярко светилась надпись «Начальник 1». Капитанша и к этой надписи прислонила свои крашеные пальчики: створки не сразу, но и здесь расползлись. Восхищенному взору парня предстала большая комната со множеством цветов и карликовых деревьев; они стояли по углам и у стен в кадках, горшках и вазах. Молодая женщина, больше похожая на девчонку, поливала цветы. К вошедшим не сразу повернулась, а когда закончила поливать, села в свое кресло. Смотрела на Артура. И Артур, смущенный своим видом, машинально тронув заросшее лицо, чувствовал, как краснеет. Начальник номер один, как он ее мысленно окрестил, хотя и была молода и на начальника мало походила, тем более милицейского, но погоны имела майорские и на Артура смотрела строго. Артуру этот ее взгляд не нравился, и он про себя подумал: «Неправдашный майор». Она же лениво и царственно показала на кресло рукой, тихо проговорила: