Уильям Дитрих - Мятежная дочь Рима Страница 9

Кольцо варваров сжималось. Выхватив мечи, они свирепо бряцали ими о щиты, подняв оглушительный гвалт и подбадривая друг друга перед схваткой. Кони римлян чутко прядали ушами, переступая с ноги на ногу. Они уже давно привыкли к этому грохоту, зная, что он означает близость сражения. Гальбе показалось, что у скоттов два вождя. Один, рыжеволосый, держался слева, беспокойно размахивая обнаженным мечом. Второй, всклокоченные светлые волосы которого гривой падали на плечи, подняв над головой огромный двуручный топор, стоял впереди своих людей справа. Оба они вопили и тыкали в римлян средним пальцем хорошо известным им жестом, который у их врагов выражал высшую степень презрения.

Гальба молча перекинул свой меч через луку седла и спокойно ждал. Да и чего ему было спешить? Ведь он научился ездить верхом раньше, чем ходить, убил своего первого врага еще до того, как познал женщину, а карта военных походов, в которых он участвовал, была начертана на его теле боевыми шрамами. И вот теперь как раз наступил один из тех моментов, ради которых, как он считал, и стоит жить — когда время, казалось, останавливается, а нетерпение рвущихся в битву людей перехлестывает через край, — та упоительная минута перед сражением, когда вся жизнь проносится у тебя перед глазами. Он окинул взглядом цепь людей, бок о бок с которыми он ел, пил, спал, мочился, сражался и рисковал жизнью, этих закаленных в боях солдат, чувствуя такую близость с каждым из них, которую никогда не испытывал ни с одной женщиной. Все они как один сидели в седлах молча, вскинув головы, сжимая поводья прикрытой щитом левой рукой — в правой руке высоко поднятое копье, шлем плотно сидит на голове, ноги свободно стоят в стременах, перед тем как по команде дать лошади шпоры.

Да, Гальба любил войну… и то, что война может дать человеку вроде него.

А еще больше он любил охоту.

— Орел, трибун, — пробормотал за его спиной центурион.

Гальба бросил взгляд в ту сторону, куда он указывал. Огромная птица, взмыв в воздух, свободно парила, подхваченная потоком теплого воздуха. Раскинув в стороны могучие крылья, орел описывал широкие круги. Великолепный знак.

— Смотрите — боги благоприятствуют нам! — проревел он, обращаясь к своим людям. — Птица Рима! — Услышав голос хозяина, его боевой конь, черный, как вороново крыло, Империум, согласно мотнул головой. — Вперед!

Загрохотали подковы, и римская конница, словно лава, покатилась вниз по склону холма, все быстрее и быстрее с каждой минутой. Дисциплина, приобретенная годами сражений, заставляла людей держаться вместе. Как только лошади ступили на ровную землю, копья конников одним слаженным движением опустились вниз. Кони, не дожидаясь команды, перешли на рысь, и земля разом содрогнулась под ударами их копыт. Люди, приподнявшись в стременах, вытянулись вперед. Бедра их, сжимавшие бока скакунов, словно окаменели. Каждый глазами выбрал себе цель. И вот уже вокруг кипит бой. Имея дело с более дисциплинированным противником, они бы выстроились клином, чтобы прорвать цепь врагов, но скотты, понятия не имевшие о воинском строе, совершили страшную ошибку, оставив в своих рядах прорехи — кто-то, испугавшись, отпрянул назад, другие, напротив, с криком бросились навстречу римлянам. Римляне, продолжавшие держаться строем, рассчитывали заставить варваров рассыпаться. Именно поэтому, стараясь держаться вместе, кавалеристы двигались рысью. Только когда до варваров оставалось не больше пятидесяти шагов, Гальба резким взмахом руки, в которой держал меч, послал своих людей вперед, и римляне, пришпорив лошадей, перешли на галоп. Лошади, словно почувствовав возбуждение хозяев, стрелой полетели вперед. Трава, вырванная с корнем ударами тяжелых копыт, летела людям в лица, облака пыли поднимались к небу, флажки гордо реяли на ветру, лица людей были искажены криком. Каждый из римлян издал клич своей родной страны, откуда был родом, — Фракии или Сирии, Иберии или Германии.

— Петрианцы! Вперед!

Стрелы, роем взмыв в воздух, жужжали, точно разъяренные осы.

Враги сшиблись. Грохот стоял такой, словно сама земля разверзлась у них под ногами. Пронзительное, злобное ржание коней, крики людей, стоны раненых — все слилось воедино. Конница, точно океанская волна, захлестнув варваров, перекатилась через них и понеслась дальше, оставив позади себя гору пронзенных копьями, окровавленных, корчащихся в муках тел. Взвизгнули выхваченные из ножен мечи, и римляне, натянув поводья, повернули коней.

Собственный меч Гальбы еще при первом столкновении с варварами наткнулся на что-то твердое и сейчас, залитый чем-то красным, влажно поблескивал на солнце. Гальба натянул поводья и дал лошади шпоры. Его конь, выкатив от боли глаза, пронзительно заржал и рванулся туда, где стоял светловолосый гигант с двуручным топором. Вождь варваров, вращая топор над головой, пел песню смерти. Глаза его были подернуты пленкой, словно он уже заглянул в тот призрачный мир, в который вот-вот должен был уйти навсегда.

— Ну что ж, сейчас я помогу тебе отправиться туда, — пробормотал римлянин. Мощным ударом меча он перерубил надвое рукоятку боевого топора. Используя своего коня как таран, он одним толчком опрокинул варвара и быстро соскочил на землю, чтобы покончить с ним раз и навсегда. Один быстрый удар, думал Гальба, и все будет кончено.

Однако поверженный вождь не желал сдаваться. Он оказался проворнее, чем думал Гальба, и успел увернуться. Меч, который Гальба занес над его головой для последнего удара, воткнулся в землю, да так и застрял. Роковая ошибка, едва не стоившая трибуну жизни. Варвар свирепо, по-волчьи, завыл и покатился по земле, на мгновение скрывшись из виду. Он словно растворился в траве, грязи и дыму, но через мгновение появился снова, весь покрытый кровью и копотью. Его торс с выступающими буграми мышц и натянутыми, словно веревки, сухожилиями, весь покрытый синей татуировкой, производил жуткое впечатление. Отскочив назад, воин потянулся за выпавшим у него из рук боевым топором. Из груди его вырвалось свирепое рычание, от которого в жилах стыла кровь. Больше всего он сейчас напоминал разъяренного медведя. Менее опытный воин на месте римлянина, завороженный этим зрелищем, упустил бы драгоценное время, позволив варвару вновь ринуться в бой.

Но Гальба, ветеран сотни кровопролитных сражений, был слишком опытен, чтобы попасться на эту удочку. Он не дал своему противнику ни единого шанса. Воспользовавшись удобным моментом, когда варвар потянулся за топором, он выдернул меч из земли и сделал быстрый выпад. Римский меч мелькнул в воздухе и почти по самую рукоять вонзился варвару в живот. Гальба отскочил в сторону как раз в тот момент, когда тяжелый топор просвистел мимо его уха. Варвар был так ошеломлен, что сначала даже не понял, что произошло. Расширенными глазами он смотрел на свои внутренности. Боевой топор глубоко вонзился в мягкую землю. Римлянин ударил снова, и руки варвара, отсеченные по самые плечи, упали на траву. Кельт покачнулся. Судя по его мутному взгляду, он так до конца и не понял, что с ним произошло. Брызгая слюной, он на чем свет стоит проклинал каких-то своих богов, отвернувшихся от него в этот день, а из обрубков его рук фонтаном хлестала кровь. Наконец тело его тяжело рухнуло на землю.