Владимир Матвеев - Золотой поезд Страница 10

— Всех советских в штаб: в завод, — распорядился Тарабукин и исчез в дверях вагона.

Нечаева вывели на платформу. Из других вагонов к нему присоединили еще несколько человек. Парень в шляпе крикнул кому-то:

— Давай охрану!

По платформе бегали люди, вооруженные старинными берданками, палашами и пистолетами, будто кто-то раздавал тут оружие из музея. Через несколько минут к арестованным подошел небольшой отряд столь же странно вооруженных людей, и процессия двинулась. Конвойные гнали арестованных по булыжникам заводского тракта. Сутолока станции сменилась ночной тишиной. Невьянская падающая башня, наклонившаяся набок, темнела вдали.

Шли долго и медленно, пока не показался большой двухэтажный деревянный дом. Арестованных ввели во двор, крытый навесом, потом в темную комнату.

— Ну, вы, масло с яйцами! Сидеть спокойно, — сказал старший конвоир и замкнул дверь.

— Так. Попали к эсерам в гости, — сказал Нечаев. — Ну, ребята, утром виднее будет. А пока ложись спать. Чего зря нервы трепать. — Минуту спустя он забормотал: — Вот лешие! Очки мои забрали — ни черта не вижу.

Арестованные легли, но никто не мог заснуть до утра.

Светало, когда из Невьянска длинной колонной уходили в леса пестро одетые и разнокалиберно вооруженные люди. Это отступали правые эсеры.

С двух сторон дороги от времени до времени словно откупоривались гигантские бутылки, — это ухали пушки броневиков. В двухэтажном доме у Невьянского завода арестованные чутко прислушивались к звукам пальбы. Они не знали, радоваться ли им или ждать смерти.

— Эй, вы, масло с яйцами, — вдруг прокричал в окно знакомый голос. — Держи гостинцы!

В тот же миг со звоном посыпались осколки оконного стекла. Что-то тяжелое влетело и с шипом покатилось по полу. Через мгновенье ударил вихрь и задрожали стены. Взрыв! Все, кто был в комнате, упали на пол.

Нечаев поднялся первым, бросился к окну и выглянул наружу. Пустынные улицы упирались в поле. Ставни соседних домов были закрыты наглухо. Где-то тявкали собаки. Ни одной живой души не было видно. Нечаев, несмотря на свою грузность, легко спрыгнул на деревянный тротуар. Добежал до первого перекрестка, — там было так же пустынно, как и на других улицах. Он вернулся обратно.

— Ребята, утекли эсеры. А ну-ка, кто ранен?

Осмотрели друг друга. У одного оказалась расцарапанной щека. Другой держался за ухо. Никто серьезно не пострадал.

— А бомбы-то у эсеров никудышные. Сами состряпали наверно, — засмеялся Нечаев.

С высокого Уральского хребта поезд Реброва стремительно падает вниз. Красноперов держит предельный ход. На крутых поворотах по склонам хребта кажется, что поезд сломается пополам. Стекла пассажирских вагонов не выдерживают и в двух купе уже разбиты вдребезги. Мелькают хмурые тени станций и разъездов. Луна прыгает в клубах дыма, перелетая с одной стороны поезда на другую. На площадках классных вагонов пулеметы, как живые, с любопытством подняли свои узкие мордочки кверху. Часовые стоят без винтовок, с наганами на боку. С грохотом проносится мимо сероватой тенью камский мост. За Камой ровный железнодорожный путь, — и еще быстрей мчится золотой поезд. Красноперова после двенадцатичасового пути сменяет его помощник.

— Веди спокойно, — хрипло говорит Красноперов, стирая со лба черный пот. — Здесь путь хороший. Воду бери только на маленьких станциях, там меньше народа. Большие станции веди сквозным, чтобы никто не подсел.

Ближе к Вятке почти на каждой станции железнодорожники задерживают поезд.

— Одноколейная дорога, ничего не поделаешь, — говорят железнодорожники.

Но дело не в одноколейной дороге, а в том, что в железнодорожных комитетах сидят эсеры.

— Впереди встречный, — заявляет начальник станции, — придется подождать.

Даже у честного железнодорожника так устроена голова, что он больше всего думает, как бы замедлить движение. Скучно жить на полустанке за сотни верст от городов. Может быть, поэтому он и задерживает у себя на станции пассажирские поезда, которые мелькают перед ним, как интересная кинолента.

Ребров бежит со своим кольтом в дежурную комнату. За ним Воздвиженский и морзист из отряда.

— Встречный, говоришь? А о нас имел извещение, — почему не задержал его? Ну-ка, постучи — узнай, в чем дело? — Морзист играет дробь ручкой аппарата. По белой ленте ползут тире и точки. Никакого встречного нет. Воздвиженский вскакивает вперед:

— Безобразие! — кричит он и стучит кулаком в стол. — Я телеграфирую в железком.

Железнодорожник молчит.

— Ты, мерзавец, обманывать! — говорит Ребров. — Возиться некогда! Передай по линии, что за следующую задержку — к стенке.

Паровоз, устало отдуваясь, тянет хоботом воду. Дышат паром цилиндры. Одинокий полустанок прячется в тополях. Деревья тревожно шепчутся.

Из-за водокачки вышли два странника, заросшие волосами, в домотканных коричневых зипунах, с палками в руках, и, оглянувшись, побежали к поезду.

— Эй, товарищ! — крикнули они бородатому дружиннику, который выскочил из вагона с чайником. — Дозвольте на машину сесть?

— Не можно, — степенно ответил дружинник.

— Пошто, родной? Один перегон нам.

— Поезд государственный. Не можно, — повторил дружинник, подставляя чайник под кран.

— Белозипунников, назад! — закричал высунувшийся в окно Запрягаев.

Дружинник вздрогнул, опрометью бросился в вагон, разливая на бегу кипяток.

Сереет. В мимолетящих лесах мутная ночь. Часовых на площадках не разглядишь. Дружинники спят на полках в одежде, только немногие сняли обмотки и башмаки. Задний вагон бросает из стороны в сторону. Там разместились левые эсеры.

Воздвиженский сидит в купе у Реброва и Запрягаева. Горит на столе огарок свечи.

— Читали? — спрашивает Воздвиженский Запрягаева и тычет пальцем в газету.

— Что?

— Немцы грабят Украину. Брест-Литовский мир не спасет Россию. Драться надо!

— В самом деле? А мы не знали. Погибели Советов хочешь?

— Мы заранее отдали себя в жертву. Лучше погибнуть…

— Чего ж ты не гиб? — захохотал Запрягаев.

— И погибнем! — крикнул Воздвиженский и быстро вышел из купе.

— Загадки загадывает? — спросил Запрягаев Реброва.

— Эсеров не знаешь?

— И то. Они хоть и левые, а от правых не отличишь. — Запрягаев хмурится.

— Слушай, Борис, на последнем полустанке около поезда что-то очень близко вертелись два мужика. Подозрительные. Не прохлопали бы ушами эти пустозвоны.

— Поставь дежурить всех своих. Да пойдем осмотрим поезд, — сказал, вставая, Ребров.