Михаил Жигжитов - Моя Малютка-Марикан Страница 10

Хабель, согревшись, начал распрямляться. Остяк, посмотрев на товарища, покачал головой.

— Шибко Петрован устал… всю ночь бегали два брата — волк да он…

В котелке забулькала бурая жижица. Эвенк достал из кожаного мешочка кусочек чаю, повертел его и, отломив часть, кинул в котелок.

— Жидкий будет, как у скупого… Но что поделаешь, делить нада на три ночевки… Сухарей на двоих не хватит… Мало-мало голодать будем — дело привычное. Эй, Петруха, чай пить да уходить нада…

Хабель, промычав, повернулся на другой бок и захрапел пуще прежнего.

— …Ставай, бурундук, засоня! — Костлявый кулак Остяка довольно крепко стукнулся о ребра Хабеля.

— Ты пошто, паря, дерешься-то, — поднялся браконьер. Сонно улыбнулся и попросил трубку.

— А свой табак где?..

— Потерял, братуха…

Вдруг, вспомнив что-то страшное, уставился на эвенка. Видимо, поняв без слов этот встревоженный вопрошающий взгляд, Остяк лениво выдавил: «Нету… не стрелял». Хабель облегченно вздохнул.

— Слава богу… Отвело.

— Чо, жалко Зенона?

— Понять, Оська, не могу, башка не варит… бываю злой на него, ажно так и разорвал бы… А бывает, жалею. Один раз водил его, водил дьявола целых пять ден. Вижу, уже третьи сутки его поняга пуста. Ночью подкрался к его отогу. Смотрю, сидит он у огня и швыркает одну водичку — жалко стало. Тоже ведь наш брат, таежник! Да и у меня харчишка негусто оставалось. Но ведь я-то попутно и рябчика подстрелю, где глухаря, а он-то даже мышонка не тронет… Заповедник! Подумаешь… Чудак какой-то, ей-бог… Положил на чумницу я половину сухарей и ушел. А завел-то, Оська, я его туда, где твой дед оленей не пас. Не будь моих сухарей — капут бы ему… Верная смерть.

— Тьху, тьфу, совсем дурной Хабелька! — плюется эвенк.

Хабель усмехнулся и пожал плечами.

— А как-то он заблудился. Уже лежал на боку, словно заморенный теленок. Совсем собрался на тот свет. Так да сяк, вывел я его на чумницу и ушел домой…

— Э-э-эх, Хабелька, ты большая дурака! — Остяк сердито сплюнул и, обжигаясь, большими глотками начал пить чай.

К вечеру второго дня Хабель с Остяком достигли вершины гольца Орлиное гнездо. Здесь под исполинской гранитной «церковью» они спрятали капканы.

В следующий приход браконьеры не заглянут к слезливой Малютке-Марикан, не разбросают капканы и по сердитой Давашкит. А пойдут хищничать по другим подлеморским речкам и будут ночевать только под открытым небом, в неприступных кручах. Ночевки в юртах стали опасны — попадешься, как медведь в берлоге. Такой план предложил Хабель Остяку. А Остяк, сморщив темно-бронзовое лицо, долго-долго думал, искурил три трубки, только потом, мотнув головой, торжественно сказал: «Твои слова — слова мужчины! А умные мысли подсказал тебе хозяин Орлиного гнезда».

Зенон Францевич был удручен вероломным побегом Хабеля. Несмотря на просьбы товарищей, категорически отказался преследовать беглеца. Он знал, что стражники в этой кромешной тьме будут тыкаться по тайге как слепые щенята. Люди измотались, продуктов на день.

Последний привал группа Сватоша сделала у Громотухи. Бимба, расстелив свой куль, попросил друзей вывалить из своих мешков все, что оставалось.

— Э-э-э, бурхан, спасибо тебе, не дала этим чертям все обожрать… шло можно живить!..

Все рассмеялись, а веселый Бим смеялся над своей шуткой больше всех. Он всеми силами старался развеять дурное настроение Зенфрана.

Громотуха… Да, народ метко назвал эту ярую речку. Даже сейчас, в зимнюю стужу, она рычала, гремела, хотя и глухо, но все равно по-настоящему оправдывая свое название.

Любил Зенон Францевич грохот подлеморских рек, рев разбушевавшегося осеннего Байкала, могучий, многоголосый шум тайги. Все эти звуки бодрили, вселяли силу и успокаивали нервы.

Вот и сейчас в грохоте Громотухи он уловил воркотню старой мудрой бабушки, которая по-матерински журила его.

На сердце отлегло, и он, впервые за весь путь от Малютки-Марикан до моря, улыбнулся и шлепнул по плечу сидевшего рядом эвенка.

— Ничего, Бойчен, и на нашей улице будет праздник!

Эвенк криво усмехнулся:

— Ха, пра… Гуляйт нада. Ваську поить спиртом…

— Не надо падать духом, Бойчен… Все же с осени мы задержали шесть браконьеров… В основном-то Хабель с Остяком и остались… Их поймаем, а с остальной-то сошкой расправимся!

— О-бой, однако, Хабелька опять нас поймать будет!

— Нет уж, батенька мой, спасибо… Все равно наш верх будет! Скоро услышим последний выстрел в нашем заповеднике. Скоро.

Серые грустные глаза Васьки впервые за весь день виновато встретились с голубыми Сватоша, и у него невольно вырвалось:

— Вот хорошо-то будет!

— Да, да, Василий, будет замечательно!

Стражники недоверчиво посмотрели на директора.

— Поверьте мне, ребятушки, придет время, не будет нужды идти в заповедник промышлять соболя. Во всяком случае, у нас в Забайкалье повсеместно расплодится этот ценнейший зверек… Ну и люди-то будут грамотными, культурными, сознание у людей будет совершенно другое… Тогда сократится штат охраны, — Зенон Францевич усмехнулся, — боюсь, что стражники даже обленятся… Один раз обойдут свой участок — никого нет… Сто раз обойдут — никого. Махнут рукой и скажут: «Кто к нам пойдет!» Да… ребятки… Хорошо будет. Хорошо!

— Вот-вот, Бимбушка будет шибко хорошо — будет боком лежать да брюхо гладить!

На суровых лицах появились улыбки. Попив чаю с последними крошками сухарей, повеселевшие люди тронулись дальше. Из-за скалистого Громотушного мыса показалась с низкими уютными берегами Сосновая губа. А в самом почти углу — Кудалды. Темнеет несколько домишек. Из труб вьется дымок, придавая жилой вид малюсенькому поселку.

Во время морестава часто проносились свирепые северо-западные ветры. А поэтому поверхность Байкала, особенно против мысов, была покрыта торосами, похожими на скалы из белого мрамора. Люди или обходили их, или переползали. Расстояние в восемь-десять километров для таежника просто чепуха, а вот это же расстояние через клыкастые торосы — одно мученье: ни пешком, ни на лыжах. Уже недалеко от Кудалдов нагнал стражников сильный култук[23]. Давно ли будто солнце соскользнуло с одного из гольцов Байкальского хребта, а на дворе уже наступили густые сумерки. В одном из домов появился огонек, потом во втором, в третьем. Измученные люди облегченно вздохнули. Последним препятствием на их пути оказался высокий скользкий сокуй[24]. Ветер, усиливаясь, превратился в дьявольский буран. Кто-то неведомый окутал людей мягким черным саваном. Ничего не разобрать. Пришлось ползком преодолеть ледяную преграду и соскользнуть кубарем вниз. Только сейчас, зачуяв людей, залаяли собаки. Из ближнего дома вышел человек и, заметив прибывших, стал приближаться.