Гюнтер Хофе - Мерси, камарад! Страница 10

Из Нарбонна в Курсан вело прямое, будто прочерченное по линейке, шоссе, перерезанное в двух местах метровыми противотанковыми препятствиями с двумя узкими «окнами» для проезда машин.

«Ничего эти препятствия не значат ни сейчас, ни в случае заварухи», — с раздражением подумал Грапентин. Он вспомнил, как они на прошлой неделе ездили в Перпиньян и вместе с Мойзелем побывали там в одном частном заведении со странным названием, которое им показал Круземарк. Стояла страшная жара, и подвыпившего водителя так развезло, что Грапентину не оставалось ничего другого, как самому сесть за баранку, чтобы благополучно довезти командира домой. Водителю ефрейтору Грабиа и связному мотоциклисту было приказано ехать за машиной. До Нарбонна все шло хорошо. Вечер выдался лунный. И нужно же было случиться, чтобы перед самым городом мотоцикл на скорости сто тридцать километров врезался в противотанковое заграждение: от машины осталась груда искореженного железа. Грабиа разбился насмерть, его было невозможно узнать, а мотоциклиста доставили в госпиталь с многочисленными переломами и безо всякой надежды, что ему удастся выжить.

Скверная история. Однако Круземарк, получив необходимый в подобных случаях официальный рапорт, реагировал на него довольно своеобразно. Рапорт он тут же бросил в корзину для бумаг, сказав:

— Напишите, что мотоциклист погиб смертью героя при исполнении служебных обязанностей.

— И так далее и тому подобное… — пробормотал себе под нос Грапентин и усмехнулся: его эта история никак не коснулась.

Капитан потянулся. Фигура у него была несколько тяжеловата, лицо широкоскулое, с большим ртом. Благодаря медлительности и неторопливой манере разговаривать ему давали за тридцать, хотя на самом деле в конце апреля ему исполнилось всего лишь двадцать шесть лет.

В 1935 году он сдал экзамены на аттестат зрелости в одном привилегированном учебном заведении. От трудовой повинности его освободили, чтобы он мог закончить изучение права. После призыва в вермахт он попал на короткое время в Африку, а затем — буквально на несколько дней — на Восточный фронт. Благодаря связям своего папаши он в самом начале года был откомандирован во Францию в распоряжение командующего военным округом генерала фон Штюльпнагеля. Там он вступил в одну тайную организацию и с головой окунулся в работу.

Одернув френч, капитан направился к командиру и доложил ему, что строительство инженерных сооружений, возводимых на левом фланге полка, идет медленнее, чем было запланировано: чувствуется сильная нехватка цемента. Кроме этого, никаких новостей нет. А завтра утром он согласно приказу вместе с лейтенантом Тилем из 2-го артдивизиона уезжает в Париж.

Грапентин наморщил лоб под шапкой светлых волос, орлиный нос вздернулся.

Подполковник Мойзель кивнул, думая о своем. На участке полка инженерных сооружений было мало: всего несколько огневых позиций для противотанковых пушек да убежище для солдат — вот и все сооружения. В остальном самые обычные окопы, и только. Порывы ветра кидают тучи песка на орудия, снаряжение; оборудование в ящиках валяется среди виноградников. С февраля эта картина мало чем изменилась. В подразделения прибыло пополнение, но совершенно зеленое.

— Однако дивизия выполняет задачу, — утверждал, несмотря ни на что, Круземарк, понимая в душе, что эту дивизию нельзя и сравнивать со старой дивизией, которую он имел в июне сорок первого года в России, где ее осенью прошлого года разбили в пух и прах русские.

Гитлеровские дивизии, расположенные вдоль Атлантического побережья, были укомплектованы процентов на шестьдесят, причем состояли в основном из новобранцев и пожилых солдат. В довершение ко всему с боеприпасами и транспортом дело обстояло плохо. Многие дивизии из-за отсутствия транспорта теряли всякую мобильность.

Несмотря на то что участок обороны полка здесь, на юге Франции, неподалеку от Пиренеев, был великолепным, Мойзеля не покидало беспокойное чувство, которое впервые охватило его еще в июле сорок третьего года под Орлом. Появилось оно тогда вовсе не потому, что он был ранен, а из-за приказа командира артдивизиона, который он должен был передать солдатам своей батареи: «Подготовиться к рукопашной!» Если бы он тогда выполнил распоряжение своего шефа и снял все орудия с переднего ската высотки, ему бы удалось оказать противнику более серьезное сопротивление. А так он бесцельно потерял много солдат. Но не только это было причиной дурного настроения Мойзеля. «Мы удержимся во что бы то ни стало!» — крикнул он тогда в телефонную трубку командиру батареи, а сам вместе со своим штабом, не сделав ни единого выстрела по русским, которые перешли в наступление, побежал в тыл…

— Желаю вам, Грапентин, хорошего отдыха. Видимо, вы навестите кого-нибудь из своих старых друзей. — Голос у Мойзеля был глухой, вымученный: из головы у него никак не выходила старая история, случившаяся с ним под Орлом.

Свежее лицо капитана, выглядевшее так, как будто оно еще не было знакомо с бритвой, залило нежным румянцем.

— Покорнейше благодарю вас, господин подполковник! Навещу, если позволит время. Но думаю, что большинство моих друзей уже уехало на Восточный фронт.

— И не выпускайте из виду Тиля. Знаете, на этих молодых офицеров никогда нельзя… — И Мойзель протянул капитану руку.

— Господин подполковник, вы можете во всем на меня положиться, — сказал Хассо и отвесил подполковнику легкий поклон.

«Мне нужно поскорее выбросить из головы эту орловскую историю, — подумал Мойзель, — иначе с ума сойдешь».

Дизель-поезд бешено мчался на север, позади почти тысяча километров пути. Небо на востоке было окрашено багряным цветом. В купе первого класса стояла духота от табачного дыма. Но ничего — через час должен быть Париж.

Тиль открыл глаза и, моргая, начал постепенно возвращаться к действительности. Скоро Париж, о котором он не смел и мечтать… Подполковник Мойзель старался сделать так, чтобы каждый раз, когда его офицерам предоставлялась возможность поехать в столицу по служебным делам, они пожили бы там дня три, что, как он однажды добродушно заметил, явилось бы своеобразной компенсацией за отпуска, которые теперь отменены. И вот Тиль едет в Париж! И едет не с кем-нибудь, а с Грапентином, с которым, собственно говоря, и знаком-то только официально. В Париже для них даже забронирован помер в отеле, правда, номер бронировался для самого генерала Круземарка, которого в самый последний момент неожиданно переместили на новое место, и он попросил их получить для него на центральном складе полагающееся ему обмундирование.