Владимир Киселев - За гранью возможного Страница 10

Десять часов полыхало пламя над городом, и десять часов земля беспрестанно вздрагивала от взрывов…

В радиограмме Рабцевич сообщил о диверсии Крыловича следующее:

«…В результате пожара сгорели 4 эшелона, в том числе 5 паровозов, 67 вагонов снарядов и авиабомб, 5 танков типа «тигр», 10 бронемашин, 28 цистерн с бензином и авиамаслом, 12 вагонов продовольствия, угольный склад, станционные сооружения. Погибло около 50 фашистских солдат».

Когда стали рваться вагоны со снарядами и с авиабомбами, разбежалась не только станционная охрана, но и охрана фашистского концентрационного лагеря в ста пятидесяти метрах от железнодорожного полотна, и узники оказались на свободе…

Крыловичу передали еще несколько магнитных мин. Через два дня ему удалось заминировать проходящий через станцию состав с горючим. Поезд взорвался в пути.

Фашистское начальство рассвирепело. Оно приказало арестовать чуть ли не всех рабочих депо. Подпольщики предложили Крыловичу немедленно покинуть город, но он колебался: как быть с семьей? И тогда ему разрешили уйти в соседний партизанский отряд.

День ото дня рос отряд Рабцевича. Вскоре появилась возможность создать новую разведывательно-диверсионную группу и направить ее под Калинковичи. Встал вопрос о выборе командира. Нужен был испытанный и проверенный в деле человек. Рабцевич еще раз перебрал всех, кто с ним прилетел, и остановился на Михаиле Владимировиче Синкевиче. Ему тридцать два года. За плечами уже немалый жизненный опыт, семья…

Родился и вырос Синкевич в Минске. Войну встретил на границе с Маньчжурией.

В то время он был электромонтером поездов дальнего следования. Поезд, на котором прибыл на границу, тут же отправился в Москву. В столице Синкевич попытался добровольцем уйти на фронт — не отпустили с работы. Вывозил заводское оборудование из Смоленска, работал электромонтером на железнодорожных вокзалах в Рязани, Воронеже и наконец в сентябре после настойчивых просьб вновь попал в Москву. Его зачислили в ОМСБОН[1] НКВД СССР. С тех пор Синкевич неразлучен с Рабцевичем.

В памяти Александра Марковича еще свеж был случай, происшедший с Синкевичем (в отряде его звали Сенькой) в начале сорок третьего года. Это была обычная диверсия недалеко от станции Татарка. Связной из Осиповичского депо сообщил, что станционное начальство со дня на день ожидает какой-то важный поезд. Вот и решили его взорвать.

К дороге группа Пикунова (был в ней и Синкевич) подошла уже ночью. На опушке леса залегли — осмотреться. Дождались, пока прошел фашистский патруль, потом контрольная дрезина, и полезли на насыпь. Мину заложить поручили Синкевичу и Громыко. Финскими ножами выдолбили лунку. Щебенка смерзлась и была подобна граниту: перед этим несколько дней стояла оттепель, даже дождь шел, а потом ударил мороз. Наконец подложили под рельс десятикилограммовый заряд взрывчатки, прикрыли щебенкой — и к своим.

Лежали на стылой земле, ждали. К полуночи послышался слабый стук колес — словно листва прошелестела. Из ночи выплыла дрезина. Спустя некоторое время показался состав. Все складывалось, как и хотелось… Но что это? Бойцы не верили глазам своим: поезд шел по другому, не заминированному пути. Значит, фашисты схитрили, рассчитали: если партизаны вдруг заминируют путь, ведущий к фронту, поезд все равно спокойно минует опасность.

— Мать честная, — не сдержался Пикунов, — да что ж это такое?..

И тут все увидели, что с земли вскочил Сенька и полез на насыпь.

— Ты куда? — окликнул Пикунов. И поняв, что бойца уже не остановишь, в сердцах добавил: — Сумасшедший!

Все в напряжении замерли, наблюдая, как к товарищу, копошившемуся на полотне, черной сопящей громадой приближался состав.

— Вот голова, — не выдержал Шахно, — раздавит ведь!..

И вдруг в то самое время, когда между Синкевичем и составом уже и расстояния-то не осталось, словно из-под колес выпрыгнул боец и покатился под насыпь. Прогремел взрыв.

Отойдя подальше от железной дороги и убедившись, что группу никто не преследует, бойцы остановились перекурить. Свернули по цигарке, Синкевич чиркнул спичкой, и все увидели его руки — они были в крови…

Рабцевич уважал Синкевича за смелость и находчивость. Недаром, когда надо было отправиться на совещание руководителей партизанских отрядов в Любаньские леса, где размещался подпольный обком партии, на встречу со связным или по другим каким делам, брал с собой именно его. Раз Синкевич с ним, все будет в порядке. Казалось, шло к тому, чтобы назначить его командиром. И тем не менее Рабцевич не торопился с назначением, решил посоветоваться с Линке. Разговор с ним начал неторопливо, издалека.

— Давай-ка, Карл, разберемся, что за картина у нас вырисовывается со связниками.

Линке, писавший конспект для своего выступления перед местным населением на митинге, оторвался от бумаг.

— А получается не совсем то, что хотелось бы, — продолжал Рабцевич. — Возьмем Осиповичи — Бобруйск, там у нас действует целая группа, со связными поддерживает постоянный контакт. Прикрыт у нас и Жлобин — там хорошо справляется со своими обязанностями группа Игнатова. В Калинковичах и Мозыре работает пока один Змушко. Но он ведь отвечает за разведку всего отряда. Ему надо успеть вовремя побывать и под Бобруйском, и под Жлобином, проверить, как там обстоят дела, помочь, если надо. Да еще тут свой участок. Вот и вынужден разрываться человек на части. А со связными, замечу тебе, что со школьниками, постоянная работа нужна: воспитание, обучение, моральная поддержка — хотя бы своим постоянным присутствием. Ясно: необходима новая группа. Люди у нас есть, дело за командиром.

Стараясь уловить реакцию комиссара, Рабцевич не спускал с него глаз.

Линке молча вздохнул, собрал в аккуратную стопку исписанные листочки, задумчиво наклонил голову. В его голубых глазах блеснула лукавинка.

— Ты, наверное, ждешь от меня кандидатуру? — Улыбнулся широко, отчего на щеках появились ямочки. — А ведь ты правильно решил.

— Ты что имеешь в виду? — Рабцевич поперхнулся.

— Знаю, что думаешь назначить командиром Синкевича.

На усталом от постоянного недосыпания лице Рабцевича обозначились растерянность, удивление.

— Откуда знаешь, что я решил?

Линке покачал головой.

— Ну если комиссар не знает, о чем думают бойцы и тем более командир — то грош ему цена. Не сомневайся, достойная кандидатура…

Рабцевич рассмеялся.

— Ну и хитер!.. — А про себя подумал не без удовольствия: «Повезло мне с комиссаром, понимает с полуслова».