Ольга Михайлова - Оборотни Митрофаньевского погоста (СИ) Страница 10

   А для Арсения Корвин-Коссаковского слова "революция" и "дьявол" стали синонимами.

   Рассвет понедельника казался неотличимым от ночи из-за лилово-серых туч, сковавших небо над Невой, затяжной дождь отстукивал по подоконникам заунывную мелодию, усыпляющую и тоскливую. Бабье лето кончилось. Арсений Вениаминович, собираясь на службу, был мрачен. Сегодня он собирался навести справки по смертям на Большой Дворянской за 1875 и 76 годы и получить два приглашения к графине Нирод.

   Арсений не ждал успеха в поисках и приготовился к большой и нудной работе, но ему неожиданно повезло. Едва он обмолвился своему помощнику Леониду Полевому, что ищет сведения о молодом человеке с Большой Дворянской, умершем или погибшем три-четыре года назад, тот моментально отозвался:

   -Не Николаев ли, часом?

   "Фамилия такая... обычная...", пронеслось в голове у Корвин-Коссаковского. Свою фамилию обычной бы не назвали, а вот Николаев... Конечно, обычная. Он с любопытством осведомился:

   -А кто он такой?

   Белесые брови Полевого, светловолосого бледного блондина, взлетели на середину лба.

   -О... Вы его не знали? Офицер, любимец столичного общества. Его смерть оплакивалась более, чем смерть великого полководца. Загадка. Происхождения он темного, не иначе незаконный сынок какой княжеский, без всяких познаний, дурно говорил по-французски, но, говорят, был добрым товарищем, всегда готовым опорожнить в приятном обществе бутылочку вина или прокатиться ночью на тройке к цыганам.

   Полевой далее сообщил, что появился Николаев вначале у княгини Барятинской, потом вступил в Яхт-клуб и начал играть. Играл счастливо, и выигранные деньги сделали ему состояние. Всегда хорошо настроенный, он не отзывался никогда ни о ком дурно - что было следствием расчета, а не благодушия, - Николаев сблизился в Яхт-клубе с влиятельными лицами, собутыльником и увеселителем которых вскоре и стал.

   Потом стало признаком хорошего тона иметь у себя Николаева за завтраком и обедом. Его видели в балете - в первом ряду, на скачках - на барьере всегда с сигарой во рту, всегда навеселе, беспрерывно повторяющим одно и то же словечко "шикарно". Единственная неудача постигла этого баловня судьбы, когда он однажды в день полкового праздника кавалергардов ожидал флигель-адъютантские аксельбанты, о которых хлопотала за него перед царем одна великая княгиня, но император назначил своим флигель-адъютантом не Николаева, а Михаила Пашкова. Николаев же удостоился этой чести позднее, протанцевав котильон с царицей. Потом, после командования драгунским полком в Ковно, получил он в Кавалергардский полк, и с тех пор можно о жизни его сказать в нескольких словах: завтраки, счастливая игра, обеды, ужины, скачки и увеселения. Он жил на такую широкую ногу, как будто имел тысяч двести годового дохода.

   Корвин-Коссаковский подивился:

   -Дивная судьбина. И чем же всё кончилось? Дуэль?

   -Да нет... Рак печени... Внезапно. У него и не болело-то ничего. Похороны были такие пышные, что, если бы он мог говорить, вероятно, сказал бы: "Шикарно, очень шикарно"...

   Арсений Вениаминович молчал. "Ладно, княжон Любомирских и девиц Черевиных делите по-свойски, кто что ухватит, - подытожил мерзавец, - девочки шикарны, что и говорить..." Он помнил, сколь чужеродно и нелепо прозвучала эта фраза в устах Бартенева. Что же, похоже, он был на правильном пути.

   Тут Арсений Вениаминович спохватился.

   -А похоронен он где?

   -Ну, - замялся Полевой, - того не знаю, но разузнать нетрудно.

   Он тут же получил недвусмысленное указание: до конца дня узнать это, с чем и откланялся.

   Арсений, оставшись в одиночестве, задумался. Предпринимать расследование, руководствуясь ночным видением на кладбище, ему еще не приходилось, текущих дел накопилось множество, отрывать силы полиции на фантомы и призраки было нарушением всех служебных инструкций, и что, собственно, он может найти? Тем более, что шёл он по следу того существа, которое, по рассказу Бартенева, было настроено как раз наиболее миролюбиво. Но других путей не было, а царапина в душе, нанесенная видением Порфирия, кровоточила. Девочки были родной кровью, что добавляло ему настойчивости и заставляло пренебрегать делами.

   Ещё до обеда Корвин-Коссаковский направился в дом графини Нирод.

   Екатерина Петровна приняла его немедля и, хоть и посетовала, что залы её будут переполнены, ссудила его двумя пригласительными - отчасти потому, что её нравился этот таинственный человек из полиции, отчасти - женским чутьём поняв по его пасмурному виду, что привёл его к ней совсем не праздный интерес. Напоследок она вежливо осведомилась, будет ли у неё его сестра? Ей, её супругу, её очаровательной дочери и племянницам послано приглашение. Арсений кивнул, и ему стоило большого труда скрыть болезненную гримасу на лице.

   Ну, конечно, как же иначе-то? Всё одно к одному.

   На обед Арсений Вениаминович приехал домой, и снова задумался. Он сомневался, что Николаев похоронен именно на Митрофаньевском погосте, а раз так, стоило подождать с выводами. Рассказ Полевого, однако, рисовал портрет, удивительно походивший на описанного Бартеневым мертвеца. И даже словечко "шикарно" сходилось. Корвин-Коссаковский не сомневался, что получит нужные ему сведения уже в конце дня: Леонид Полевой отличался удивительной исполнительностью. Пока же, механически жуя телячью грудинку, Арсений Вениаминович размышлял о том, рассказать ли сестре Марии о видении Порфирия? Он не опасался, что его примут за сумасшедшего, ибо сестрица была женщиной разумнейшей, но чувствовал себя странно униженным этой историей и опасался смутить и сестру. Думал он и том, что предпринять, если окажется, что покойник опознан им правильно? Он решил разыскать его адрес и разузнать там о Николаеве, что удастся.

   О дальнейшем пока не раздумывал - не было смысла.

   Заглядывать слишком далеко вперед - недальновидно.

   Глава 4. Чумная песенка призрачных часов.

   Хитрость дьявола превосходит

   изощренностью ум человеческий.

   "Цветник" Дорофея

   Досье тайной полиции - не вершина знаний о человеке, но кое-что оттуда извлечь можно. Полевой подтвердил свою высокую репутацию и уже к пяти пополудни нашел нужные начальнику сведения, причём, удивившие его самого. Брови Леонида Александровича снова были подняты.

   -Николаев-то, оказывается, - племянник Татьяны Перфильевой, известной питерской ворожеи, почившей лет десять тому назад! К ней, представьте, великие княгини ездили, и она же предрекла день и час смерти императрицы Александры Федоровны. Говорили, в белые ночи над могилой её на Митрофаньевском погосте зеленоватое свечение и молочный туман стелется. Померла она лет шестидесяти. Так, оказывается, Николаева рядом с теткой и похоронили-с...