Николай Буянов - Искатель. 2013. Выпуск №7 Страница 10

Сейчас, спустя три года, тот период в его жизни (сборы, мамины слезы и папины наставления) почти стерся из памяти. Осталось лишь некое расплывчатое пятно: шумные проводы на вокзале, в компании таких же, как он, стриженных под ноль призывников, расстроенная гитара, марш «Прощание славянки» из хриплого динамика и надсадный рев магнитофона у Ромки Заялова под мышкой — этот магнитофон Егор привез изТаллинна вместе с целой коробкой кассет с рок-н-роллом…

Кто бы сказал ему тогда, что вскоре он возненавидит рок-н-ролл. Кто бы заикнулся, что небо будет вызывать у него неприятную дрожь в коленках — такую же необъяснимую, как ненависть к музыке на магнитофонных кассетах. Особенно в разгар июля, когда слепящее солнце торчит в зените и воздух мерно колышется над нагретым асфальтом.

Потому что такое небо — дрожащее от зноя и копоти — было там, над Эль-Бахлаком. Маленьким, исключительно грязным городишком в такой же маленькой южной республике, где эмиры, генсеки и президенты сменяли друг друга каждые полторы недели.

Впрочем, сначала, до Эль-Бахлака, были шесть месяцев «учебки» в Фергане. Там их, сто двадцать зеленых новобранцев, с утра до ночи мордовали горными марш-бросками, стрельбами и парашютными прыжками — в таких замысловатых условиях, что мог выдумать только сбежавший из клиники маньяк-извращенец.

В миру маньяк-извращенец носил кличку «майор Свидригайлов», и был он настоящим кошмаром для них, для всех ста двадцати. Больше всего он напоминал старого бойцового краба — громадными волосатыми ручищами и голым шишковатым черепом. И, как и положено крабу, он всегда выглядел угрожающе — даже когда шел в столовую. Или, застегивая на ходу ширинку, вылезал из гальюна. Что уж тогда говорить о занятиях по рукопашному бою (он был мастером пушту и южно-китайского стиля Тигра), о марш-бросках, где он мог загонять любого, лет на двадцать моложе себя…

К Егору майор Свидригайлов относился со сдержанным уважением. В их часть неожиданно нагрянул проверяющий из штаба округа, и Егор вдвоем с Эдиком Авербахом, бывшим до армии актером московского ТЮЗа, сутки напролет в пожарном порядке оформляли красный уголок.

— Талантливые вы, черти, — сказал майор следующим вечером, когда напоенного до бесчувствия проверяющего отправили восвояси. — Вон какую стенгазету отгрохали… Только уж постарайтесь там, — он кивнул за окошко, — не переть на рожон. А то знаю я вас, творческих личностей: так и норовите на пулю налететь. Был у меня один… скульптор по профессии. Сваял бюст нашего генерала тому на юбилей. Хороший получился бюст, получше даже, чем оригинал. Генерала, правда, через полгода убрали от нас: он, сволочь, наше оружие продавал «духам». И не какие-нибудь пистолеты-пулеметы: два танка, БТР, три переносных зенитных комплекса… А из бюста ребята потом копилку сделали.

Егор кивнул: копилку он видел собственными глазами, когда разрисовывал красный уголок. Перед визитом проверяющего Свидригайлов распорядился спрятать ее в лопухи у забора, от греха подальше…

— Ну, а скульптор? — спросил Эдик с набитым ртом.

— Подорвался, — сухо ответил майор. — Их грузовик в ущелье наскочил на мину. Десять человек ехали в кузове: у девятерых ни царапины, а его — башкой о борт, и насмерть. Судьба.

— Судьба, — согласился Егор.

Их подняли за два часа до рассвета — Егор и глаз не успел сомкнуть. Кто-то выматерился вполголоса, торопливо и досадливо, на бегу: опять учения, что ли? Только позавчера же, мать их… Однако его не поддержали: все каким-то «верхним» чутьем поняли: нет, на этот раз — не учения. На этот раз все по-серьезному. В хмуром молчании, без обычных шуток-прибауток, погрузились в дребезжащий заклепками транспортник и взлетели, успев разглядеть, что везут куда-то через хребет, в сторону границы. Сели через час, на бетонную полосу посреди красновато-черной пустыни и получили команду расположиться в ржавом ангаре. Днем, когда ангар нагрелся до температуры финской бани, вылезли наружу, одуревше обозревая окрестности: пустошь, вышки в колышущемся от зноя воздухе, колючую проволоку и бетонную полосу, по бокам которой, в сухой траве, надрывно и безжизненно, как механизмы, трещали кузнечики.

Ближе к вечеру на «газике» приехал донельзя раздраженный штабной полковник. Угрюмо прошелся по территории, перебросился парой начальственных фраз со Свидригайловым и отбыл, оставив вместо себя обозного солдатика. При солдатике были термосы с подгоревшей овсянкой и чай, про который все дружно решили, что это теплая верблюжья моча. Видя в глазах подчиненных немой вопрос, майор процедил сквозь зубы:

— Хорошего мало. В Эль-Бахлаке очередная попытка переворота, власть захватил какой-то местный фюрер-экстремист из организации «Черный барс». Его люди блокировали наше представительство, а посла с женой и человек десять журналистов держат в заложниках на телецентре. Требуют немедленного вывода войск и двадцать миллионов баксов контрибуции. Ни на какие переговоры не идут, угрожают взорвать телецентр к чертям собачьим. Генералы пока совещаются, ждут команды из Москвы. Возможно, отдадут приказ штурмовать. Так что, парни, готовность номер ноль.

…Приказ пришел в полночь. К тому времени «барсы» начали убивать заложников — прямо перед телекамерами; вещавшими на всю республику. Егор смотрел передачу по крошечному переносному телевизору, сидя в автобусе в квартале от захваченного здания.

Экран показывал полного рыжебородого мужчину, всклокоченного, в гавайской рубашке и бежевых брюках — из американской «Кроникл», и молодую светловолосую женщину с ладной точеной фигуркой — из молодежной газеты. Оба стояли на коленях, со связанными руками. Американец что-то лопотал без остановки — наверное, просил оставить ему жизнь. И, должно быть, обещал деньги — черт его знает, возможно, американцы и согласились бы: принципиальность принципиальностью, но если речь идет о жизни соотечественника…

Женщина ничего не говорила, только было видно, как мелко дрожат ее губы и катится по щеке слезинка, похожая на кусочек горного хрусталя. Безжалостная камера показала это крупным планом: уголок глаза и влажную дорожку сверху вниз, чуть более светлую, чем загорелая кожа…

Егор слышал, как щелкнули выстрелы, и они повалились друг на друга — мужчина и женщина, а главный «барс» степенно вышел на середину кадра и спокойно, словно профессор на лекции, повторил свои требования. Егору почудилось, будто «барс» смотрит сквозь камеру прямо на него: а ты, мол, как хотел, старик? Все по-взрослому, и никакого обратного пути.

Ничего, шевельнул Егор одними губами. Я тебя понял… старичок. Жди, скоро встретимся. Судя по напряженному молчанию вокруг, остальные думали так же.