Марк Твен - Сыскные подвиги Тома Соуэра в передаче Гекка Финна Страница 10

Я согласился подойти, наконецъ, чтобы убѣдиться своими глазами. Томъ не лгалъ: не было и помину о трупѣ!

— Плохи дѣла, — сказалъ я — Брилліанты-то улизнули. Можно полагать, что мошенники тихонько воротились и утащили убитаго… Какъ ты думаешь?

— Похоже на то. Весьма даже вѣроятно. Но куда они его запрятали?

— Не знаю… да и знать не хочу, — сказалъ я съ досадой. — Для меня имѣетъ значеніе только то, что они взяли себѣ сапоги. Пусть себѣ лежитъ здѣсь въ лѣсу гдѣ-нибудь, я искать не пойду.

Томъ потерялъ тоже всякій интересъ къ дѣлу и если хотѣлъ знать, куда дѣвался убитый, то лишь изъ простого любопытства. Но онъ говорилъ, что намъ все же надо быть тише воды, ниже травы, потому что собаки или какіе-нибудь люди непремѣнно наткнутся на трупъ въ скоромъ времени.

Мы воротились домой въ завтраку, раздосадованные и упавъ духомъ. Никогда еще не приходилось мнѣ такъ горевать до сихъ поръ ни объ одномъ покойникѣ!

VIII

Не весело было у насъ за завтракомъ. Тетя Салли какъ-то осунулась, казалась измученной, даже не унимала дѣтей, которыя очень возились и шумѣли, а она какъ будто и не замѣчала этого, что было вовсе не въ ея привычкахъ; намъ съ Томомъ было о чемъ подумать и безъ разговоровъ; Бенни видимо не выспалась и, когда поднимала голову, чтобы взглянуть украдкою на отца, я подмѣчалъ у нея слезинки на глазахъ. Самъ старикъ сидѣлъ передъ своею непочатою тарелкою, и кушанье на ней стыло, а онъ и не замѣчалъ, что оно ему подано; онъ все думалъ и думалъ о чемъ-то, не говоря ни слова и не проглатывая ни куска.

Въ то время, какъ у насъ стояла мертвая тишина, тотъ негръ высунулъ опять изъ дверей свою голову, говоря, что масса Брэсъ очень безпокоится о массѣ Юпитерѣ, котораго нѣтъ до сихъ поръ… И если бы массѣ Силасу было угодно…

Онъ смотрѣлъ на дядю Силаса при этой рѣчи, но не договорилъ: слова такъ и замерли у него на языкѣ, потому что дядя Силасъ поднялся, шатаясь, уперся одною рукою о столъ, а другою раза два потеръ себѣ грудь, точно задыхаясь. Наконецъ, все не сводя глазъ съ негра, онъ прошепталъ съ великимъ трудомъ:

— Что же онъ… онъ думаетъ… Что онъ воображаетъ такое?.. Скажи ему… скажи…

Онъ упалъ опять въ изнеможеніи въ свое кресло и произнесъ чуть слышно:

— Уходи… уходи…

Перепуганный негръ исчезъ, а мы всѣ почувствовали… Собственно не знаю, что это было за чувство, только очень тяжелое; нашъ старикъ едва переводилъ духъ, глаза у него закатились; казалось, что онъ умираетъ. Мы не смѣли пошевельнуться, но Бенни встала тихонько, подошла къ нему вся въ слезахъ, прижала къ себѣ его сѣдую голову и стала ее поглаживать и ласкать, а намъ сдѣлала знакъ уходить. Мы повиновались и выбрались вонъ осторожно, словно тутъ былъ покойникъ.

Мы съ Томомъ отправились въ лѣсъ, очень грустные, и разсуждали о томъ, какъ все не походило теперь на то, что было здѣсь прошлымъ лѣтомъ, когда мы тоже гостили у дяди Силаса. Такъ было все мирно, тихо и благополучно; дядя Силасъ пользовался общимъ уваженіемъ, былъ такой веселый, простодушный, недалекій, но добренькій… А теперь, посмотрите на него! Если онъ еще не совсѣмъ помѣшался, то очень близокъ къ тому. Мы это видѣли хорошо.

День былъ чудный, ясный, солнечный, и чѣмъ далѣе поднимались мы по холму, идя къ лугамъ, тѣмъ красивѣе и красивѣе становились деревья и цвѣты, и тѣмъ страннѣе и какъ бы грѣховнѣе казались намъ всякія смуты въ подобномъ мірѣ! Вдругъ, я такъ и обмеръ, схватилъ Тома за руку, а сердце во мнѣ и всѣ мои печенки и легкія и что тамъ еще во мнѣ есть, такъ и упало.

— Вотъ она! — сказалъ я. — Мы отпрянули назадъ, за кусты, всѣ дрожа, а Томъ шепнулъ мнѣ:

— Шш… Не шуми.

Она сидѣла, задумавшись, на большомъ пнѣ въ концѣ лужайки. Я хотѣлъ увести Тома прочь, но онъ не соглашался, а я безъ него не могъ тронуться съ мѣста. Онъ говорилъ, что намъ можетъ не представиться другого случая видѣть тѣнь, и онъ хотѣлъ насмотрѣться вдоволь на эту, хотя бы пришлось умереть. Ну, сталъ смотрѣть и я, хотя отъ этого едва чувствъ не лишился. А Тому не терпѣлось, онъ все болталъ, шепотомъ, разумѣется.

— Бѣдняга Джэкъ, — говорилъ онъ, — все-то на себя напялилъ, какъ и намѣревался. Мы не были увѣрены насчетъ его волосъ, такъ вотъ, посмотри, они у него уже не длинные, а подстрижены коротко, какъ онъ и хотѣлъ. Геккъ, я не видывалъ ничего натуральнѣе этой тѣни!

— И я тоже, — сказалъ я. — Я узналъ бы его, гдѣ хочешь.

— Я тоже скажу. Призракъ, а смотритъ такимъ крѣпкимъ, неподѣльнымъ… Ну, совсѣмъ Джэкъ, какимъ онъ былъ передъ смертью.

Мы продолжали смотрѣть. Вдругъ Томъ говоритъ:

— Однако, Геккъ, странная вещь. Тѣни какъ будто и не полагается бродить днемъ.

— Вѣрно, Томъ. Я никогда не слыхивалъ, чтобы это дѣлалось.

— То-то и есть; онѣ выходятъ только по ночамъ, да и то лишь послѣ полуночи. Тутъ что-нибудь да не ладно, припомни мои слова! Не можетъ быть, чтобы только этой тѣни дали право разгуливать днемъ. Между тѣмъ, чего ея натуральнѣе! Но, знаешь, Джэкъ хотѣлъ притвориться глухонѣмымъ для того, чтобы сосѣди не узнали его по голосу. Какъ думаешь, представится онъ такимъ, если мы къ нему обратимся?

— Господь съ тобою, Томъ! Что ты говоришь! Если ты окликнешь его, я умру тутъ на мѣстѣ!

— Ну, не бойся, не стану окликать… Однако, смотри, Геккъ, онъ чешетъ себѣ въ головѣ… Видишь?

— Вижу… Что же изъ этого?

— Какъ, что! Какой смыслъ ему почесываться? Развѣ можетъ у него тутъ зудить? Голова у тѣней изъ тумана или чего-нибудь въ этомъ родѣ; стало быть, какой же въ ней зудъ? Туманъ не можетъ зудѣть; всякій дуракъ это знаетъ.

— Хорошо, но если нѣтъ зуда и не можетъ быть, то чего же онъ чешется?.. Можетъ быть, привычка? Какъ ты полагаешь?

— Нѣтъ, сэръ, я этого не полагаю. Вообще, эта тѣнь ведетъ себя совершенно не такъ, какъ принято… Я начинаю думать, что тутъ какая-то фальшь… Я въ этомъ даже увѣренъ, какъ въ томъ, что я здѣсь сижу… Потому что, если бы она… Геккъ!

— Что еще тамъ?

— Сквозь нея нельзя видѣть кустарника!

— Еще бы, Томъ! Она непрозрачна, словно какая-нибудь корова. И я тоже начинаю думать…

— Смотри, смотри, Геккъ! Табакъ жуетъ… Тѣни никогда не жуютъ. Имъ нечѣмъ жевать. Геккъ!

— Что? Я слушаю.

— Это вовсе не тѣнь. Это самъ Джэкъ Денлапъ, какъ есть?

— Ну, помѣшался! — сказалъ я.

— Геккъ Финнъ, нашли мы трупъ подъ смоковницами?

— Нѣтъ.

— Или какой-либо слѣдъ его?

— Нѣтъ

— Оно и понятно. Никакого трупа и не было.

— О, развѣ мы, Томъ, не слышали…

— Да, слышали, кто-то крикнулъ, разъ, другой. Но развѣ это доказываетъ, что произошло убійство? Разумѣется, нѣтъ. Мы увидали, какъ выбѣжали четверо, а этотъ вышелъ оттуда и мы приняли его за тѣнь. Такая же тѣнь, какъ ты самъ! Это былъ живой Джэкъ Денлапъ, и онъ теперь тутъ и сидитъ. Онъ подрѣзалъ себѣ волоса, какъ хотѣлъ, и представляется теперь другимъ человѣкомъ, рѣшительно такъ, какъ задумалъ. Тѣнь!.. Хороша тѣнь!