Дмитрий Романов - Из варяг в греки. Набег первый Страница 11

С минуту было молчание, и Стоян прикидывал силы обоих – с холодком замечая, как просто был одет его сын. Ни кольчуги, ни двойного льна…

– Или придётся пройти через меня.

И даже без топора за поясом. А вон у Варуна под коленом неизменный засапожник блестит.

Но кузнец, так и не удостоив Любора взгляда, спросил князя:

– Что скажешь, Стоян? Берёшь людоедку в род?

Однако Стоян не был взволнован этой вестью. Поняв, что драки не будет, успокоившись за сына, он снова сел и в толпе нашёл взглядом Филиппа. Давеча Стоян не хотел верить греку, когда тот поведал ему о своём разговоре с Любором, но теперь всё сходилось.

– Слушай же меня, сын. И вы все тому свидетели! Если ты и впрямь решил взять её, если помолвился перед предками на кургане. Если непреклонен… Я позволю влить в нашу реку новый ручей. Вода всё равно одна.

Любор шагнул к нему, но Стоян выставил ладонь и лоб.

– Стой! Это не всё. Ты возьмёшь её при одном условии.

– Всё, что скажешь, – загорелся Любор.

– Весной Аскольд идёт на Царьград. Это не секрет, и вы о том знаете. Что ж, я не хотел ступать к нему по ряду причин. Мы только отстроились после пожара, а вспомните мор… К тому же я в лучшие дни водил дружбу с Рюриком и молодым Олегом, а те с Аскольдом не в ладах. Но это не так важно сейчас… Пусть залогом моего расположения к Аскольду, к союзу племён, к стяжанию славы послужит мой сын Любор.

Стоян подозвал его жестом, и когда тот встал перед отцом на одно колено, возложил ему на темя десницу.

– Ты поедешь в Киев. Весной ты выступишь в дружине Аскольда. Но знай, что я жду от тебя не только смелости в бою, не византийских сокровищ. Ты будешь рукой нашей мести древлянам. В походе ты должен убить Катая, князя древлян, и привезти мне его голову. В награду получишь себе жену.

***

Десять дней пути перелётной птицы, что два месяца пешему воину. Кто привык жить в степи, где простора больше, чем глаз охватит, у того этот глаз жадней. Нет тому времени ни строить, ни пахать, а только гнать и гнать горизонт прочь от себя. Да приговаривать «се мое, а то – мое же». Таковым пришло в славянские земли племя хазарское, от Каспийских степей до Днепра, бия лесных жителей, как перелётных птиц на охоте. Клали дань – с дома по беличьей шкуре и монете, со старейшины – девку, с князя – кольчугу.

Прослышав о том, что дружины славян снимаются с мест и уходят в Киев, а города и сёла стоят беззащитными, хазарский каган Ханукка повелел воеводам отправиться на закат, минуя Киев и Чернигов, не поднимая шума, дойти до Полесья. И там заявить своё господство новым данникам. Поляне на дань скоры, северяне бедны, но тоже платят исправно, а вот вятичи, кривичи, да древляне, и многие остальные рода-племена живут спокойно, жиреют и словно нет для них грозного кагана.

Шлемы-шишаки, острые, словно грозили пропороть небо, с конскими волосами в навершиях, ощетинились в долине. Срывая подошвы, прибежал в Стоянище мальчик, ловивший птиц на холме. Закричал и повалился к Стояну в ноги.

– Железное море пришло!

Заснувшее на зиму Стоянище пробуждалось. Вылезали из землянок, изб и хором мужики, бабы в дверях держали детей, водили носами – что за новости? От кого удара ждать, если все соседи в Киеве? Да и кто из славян воюет зимой? Даже скандинавы и русы не ходят – реки сковало, а пешими они не горазды.

Жрец Везнич, хохлатый и косматый, опираясь на длинный посох, ходил меж домов, возглашая гнев забытых богов. Дымящейся головнёй окуривал людей и постройки, но не подходил к избе князя. Везнич больше не говорил со Стояном-вероотступником, как и сам князь – со жрецом поганым. Народ к такому противостоянию присматривался, раздумывал, но ясную сторону – за князя или жречество, – пока не принимал.

В тот день никаких больше вестей с той стороны холмов не было. Неизвестная армия встала на ночь, и только чёрная туча застлала звёздное морозное небо – дым от сотен костров. Женщины Стоянища плакали ночью, чуя близкую угрозу. Мужчины тяжело вздыхали, доставали оружие, счищали с него ржавчину.

А на утро под всеобщее ликование со стороны реки в гости к Стояну пожаловала дружина Светлана, старейшины соседнего города и родственного племени. Светлан шёл вперевалку, грузный, с распахнутой грудью и потрясал дубиной. Вои его все как на подбор были такие же тяжёлые, высокие, обритые налысо и с предлинными бородами. А вот впереди них шли волхвы. Говорили, старый Везнич ночью отважился на путь через реку по ломкому льду. И за ночь обошёл лесные жилища жрецов, а те послали гонцов, и успели до рассвета собрать целую дружину. Светлан так боялся и почитал жреческую власть, что лично ходил по домам и будил воинов.

– Вот тебе и волхв, – шептались жители Стоянища, – Вот тебе и Везнич. Старик немощный, а привёл силу!

– И почему князь его невзлюбил? – спрашивали другие, – Уж куда лучше этого грека.

– Да всё ясно, – отвечали третьи, – Христианский жрец на нас накликал беду. Это он призвал чужаков! А Везнич пошёл, да защиту привёл.

– Сильны волхвы – ведают пути богов!

И почтенно склонялись перед жрецами, а те, загребая посохами, вступили в ворота, и за ними – сто лютых воинов могучего Светлана. Стоян и воевода Усыня вышли навстречу.

– Здрав буди, княже! – приветствовал Светлан.

– И тебе поздорову, Светлан, сын Ореха! Скажу без лукавства, не ожидал тебя, и рад, как солнцу ясному.

Стоян раскинул руки и сошёл обнять Светлана.

– Будет битва, – сказал князь.

– И сколько их пришло?

– Неведомо, Светлан. Никто не может сосчитать. А только говорят, – он отвёл старейшину в сторону, – говорят, что весь дол шлемами блестит, как половодье.

Светлан опал плечами, и вдруг стал меньше, тоньше. В страхе поднятые на князя глаза бросили на лицо серые морщины.

– А сдюжим, князь?

– Что? Не уверен?

Светлан задумался.

– Хотя если не сдюжим, они же и на наше село придут, и на Получье, и на Сожь… Всё племя на колени поставят. Надо одолеть, князь, выхода нет!

Сумятица возросла ещё больше, когда князю донесли о послах, которых гридни встретили утром у холмов. Но не стали слушать, а расстреляли их из луков. Стоян не помнил себя от гнева.

– Кто разрешил послов стрелять? Кто стрелял? Привести сюда!

А гридни только разбрелись по селу, и никто не хотел признаваться. Тела троих убитых хазар лежали в снегу за частоколом.

– Вы понимаете, что растравили зверя? – рычал князь, обращаясь ко всем и ни к кому, – Был бы толк на мир сойти. А теперь кто остановит их?

И, находя Филиппа, смиренный вид которого успокаивал гневную дрожь, жаловался ему.

– Мы могли договориться. Узнать, кто да с чем пожаловал… мировую наладить, как с печенегами было. Ну подавали бы им мёда, соболей. А теперь! Что будет теперь, Филипп?

Грек клал на широкое княжье плечо руку, второй касался его макушки.

– Всё по воле Господа. И всё в руцах Его.

– В руцах… А мне-то что делать?

– Уповать и молиться.

– Э-э, – отмахнулся князь и закусил бороду.

Кони хазар не были быстры, измотала их и голодная дорога, и ранний снег, и высокий холм, куда они поднимались скользя, а спускались с боязливым храпом.

Дружина, гридни и мужики успели вооружиться, натянуть кое-как незамысловатый стёганый доспех. Затворили ворота острога, выставили на площадь чан с вываренным соком волкобоя, или, как звали его греки – аконит. В чане мокли стрелы, повязанные у острия льняной полосой для пропитки ядом.

Светлан выставил своих воев у острога. Если враг переберётся через стену острых кольев, они должны будут первыми принять бой. Их, в свою очередь, будут прикрывать лучники Стояна. Если не помогут и ядовитые стрелы, решено было поджечь обваленный соломой частокол, и стеной огня разделить тех, кто успеет миновать стену от тех, кто ещё за ней, и по очереди перебить. У Стояна было полтысячи воинов. Но никто не ведал, сколько придёт с той стороны.

И Стоян, прося благословения у Филиппа, наблюдал из-под его креста, как все пятьсот воинов жадно вдыхают дым от жреческого курения Везнича, как глаза их ловят одноокий взгляд, и как жрец касается каждой головы корнем священного дуба.

Когда сам князь вышел перед строем, не многие глядели на него.

Он произнёс слабую речь, был бледен и прятал глаза, и всем стало ясно – в победу князь не верит. А если не верит князь, этот столп веры, то чего спрашивать с других.

Любор, дабы не видеть отцовской слабости и не тушить в себе последние угли надежды, ушёл за стогна, к терему, где искал Янку. Она ждала его ещё ночью, и потому сразу бросилась на шею, зацеловала и без лишних слов протянула холщовый мешочек.

– Что это?

– Съешь. Наши воины едят это перед битвами.

Любор высыпал на ладонь серый порошок с дольками волокон.

– Пахнет грибами.