Василий Ефименко - Ветер богов Страница 11

— Наверное, думают, что вряд ли найдутся идиоты, пожелавшие базироваться на ней.

— Так-то оно так. Да ведь отряд капитана Сэки Юкио отсюда вылетал, а у американцев, я слышал, есть радары, которые засекают даже вылеты самолетов.

— Да?.. Ну и кто был у тебя пилотом?

— Господин лейтенант Кухара. Ему было двадцать четыре года.

— Ты долго с ним служил?

— Почти год. Летчик он был классный. Сбил два американских самолета. А характером… характером он был похож на унтер-офицера Миуру. Простите, что я так говорю о герое, ставшем в один ряд со святыми…

— О героях действительно плохо говорить не следует. Но тебе, видно, было нелегко.

— Это пустяки, господин унтер-офицер. В армии даже в мирное время нелегко. Все мы исполняем свой долг.

— Тоже правильно. Знаешь что, — предложил Эдано, — а не сходить ли нам завтра вон на ту гору? Мне опротивела казарма и этот “П-47”, дьявол его забери. Да и в лесу я ещё не был.

— Осмелюсь высказать своё мнение, господин унтер-офицер, вы бы лучше в Манилу съездили. В лес… не опасно ли?

— Диких зверей здесь нет, а найдутся — мой пистолет любого заставит поджать хвост. Какая тут опасность?

— Дело не в зверях, господин унтер-офицер…

— Так в чём же?

Савада помолчал, потом, видимо, решившись, неохотно вымолвил:

— Простите, господин унтер-офицер, но я тут слышал от солдата из отряда ВНОС…

— Что же он сказал?

— Поблизости в лесах появились хуки и однажды уже обстреляли пост. Они скрываются в лесах и нападают на воинов императорской армии.

— Недобитые янки?

— Нет, господин унтер-офицер. Местные партизаны-филиппинцы!

— Не может быть. Филиппинцы рады нам. Мы их освободили от рабства янки.

Савада пожал плечами и продолжал:

— Наверное, так и есть. Но только мне говорили, что хуки не хотят ни американцев, ни нас, японцев. Понимаете ли, они утверждают, что здесь их земля и поэтому…

— Враньё! — нетерпеливо прервал его Эдано. — Мы освободили филиппинцев, и они благодарны нам. А те, кто скрывается в лесах, наверное, наёмники врага или просто бандиты. Дай срок, и доблестная императорская армия наведет здесь порядок.

— Так точно, господин унтер-офицер!

— Что “так точно”?

— Императорская армия наведет здесь порядок!

Ичиро внимательно взглянул на Саваду, соображая: действительно ли механик разделяет его мнение или соглашается, не смея спорить со старшим по званию? Лицо Савады было строгим и бесстрастным.

— Так пойдешь ты со мной или нет? Я не приказываю. Неужели нам, двум воинам, бояться каких-то бандитов?

— Я не боюсь, господин унтер-офицер!

…На следующий день после обеда Эдано и Савада, свернув с полевой дороги, карабкались по крутому склону на гору. Впереди шел Савада с карабином. Он с ожесточением ломал ветки кустов, рассекал плоским штыком лианы.

Эдано внимательно рассматривал незнакомую растительность. Нет, здешний лес совсем не похож на рощу криптомерии у его поселка, где расчищены все тропинки, подобран на топливо каждый сучок. Тут душные испарения растений и гниющего дерева, сильные запахи экзотических цветов кружили голову. В кустарнике пищали и верещали какие-то птицы, носились стаи ярко-пестрых попугаев.

“В таком лесу не только бандиты, целая дивизия может остаться незамеченной”, — подумал Эдано и расстегнул кобуру пистолета.

После часа утомительного пути они вышли на край поляны, за которой высилась стена, казалось, непроходимых джунглей. Савада остановился. Он тяжело дышал, но явно не хотел показать свою слабость. Он медленно вытер платком мокрое от пота лицо, шею, потом снял очки и так же тщательно стал протирать стёкла.

Эдано Ичиро раздумывал: идти дальше или нет? Он не предполагал, что это такое утомительное путешествие… Пожалуй, придется поворачивать назад. Вдруг он заметил, что ветви на одном из деревьев по другую сторону поляны качнулись и между ними что-то блеснуло. Ичиро рывком свалил Саваду на землю и упал сам. Раздался выстрел, и пуля мягко врезалась в дерево, около которого они только что стояли. Затем прозвучали новые выстрелы. Но теперь, видимо, стреляли наугад. Савада и Эдано были скрыты кустарником и высокой травой.

Эдано выпустил несколько пуль в крону дерева, но потом понял бесполезность такой стрельбы. Атаковать? Любой человек за одну минуту легко перещелкает их на открытой поляне. Обходить — долго и опасно.

Погибнуть в чужом лесу так бессмысленно? Нет!

— Идем назад, ефрейтор! — сказал Эдано, и они начали спускаться по склону. Чуть живые от усталости, выбрались наконец к полевой дороге. У поворота, с которого открывался вид на аэродром, они присели отдохнуть и жадно закурили.

Первым нарушил молчание Савада:

— Вы спасли мне жизнь, господин унтер-офицер! Я никогда этого не забуду!

— А, оставь! Это ведь была моя затея!

— Нет, господин унтер-офицер, я этого не забуду. Если когда-нибудь попадете в Ханаоку, вы будете для меня самым дорогим гостем.

— Я никогда не буду в Ханаоке! — с досадой ответил Эдано.

Савада растерянно замолчал. Механик снял очки и стал тщательно протирать стекла. Сам того не желая, он напомнил летчику то, о чём следовало помалкивать.

— Простите, господин унтер-офицер. Я забыл… Я тоже ведь не знаю, останусь жив или нет. Но всегда веришь и надеешься на лучший исход. Эх, будь моя власть, снял бы я с вас эту повязку! Простите за такие слова, они от души… Вы и ваши товарищи так молоды и должны… Не обижайтесь, господин унтер-офицер. Я ведь вам в отцы гожусь.

— Мы — надежда нации, ефрейтор. Мы, и только мы, призваны не допустить врага к берегам родины. О нас знает сам император! — убежденно проговорил Эдано. — Пошли!

— Слушаюсь, господин унтер-офицер! — Савада поднялся, тяжело опираясь на карабин.

Ночью после отбоя Савада долго лежал под пологом от москитов и не мог уснуть, размышляя о разговоре с летчиком. Ему нравился скромный, спокойный юноша. Эдано ни разу не нагрубил ему, не поднял на него руки. А какую отповедь получил Миура? Такого человека Савада ещё не встречал за годы армейской службы — ни на Филиппинах, ни в холодной Маньчжурии.

“Сын был бы такой, — подумал он, но набежали другие горькие мысли: — Сын, а зачем? Чтобы растить его, отрывая от себя каждую горсть риса, болеть каждой его болезнью, радоваться, что вырос такой славный человек, и потом вот так же отдать его на смерть? Живой снаряд, живая торпеда! Что может быть бессмысленнее? Бедная родина, жалка её судьба, если её сыновья обречены на такую гибель…”