Джакомо Казанова - Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 1 Страница 12

Смертный, избавившийся от нерешительности, каким бы способом это ни произошло, непременно испытывает облегчение. Мне показалось, что Альбано явился подать единственный в моём положении совет. Я поспешно оделся, завязал всё своё имущество в платок и бегом отправился на тартану. Через час подняли якорь, а уже утром судно вошло в небольшой истрийский порт Орсару. Все сошли на берег, чтобы осмотреть город, не заслуживающий, впрочем, сего наименования.

Молодой францисканец, которого все называли братом Стефано, а шкипер, почитатель Св. Франциска, взял из милости, подошёл ко мне и спросил, не болен ли я.

— Отец мой, мне тяжко.

— Пойдёмте со мной завтракать к одной из наших благочестивых женщин, и вам станет легче.

Прошло уже тридцать шесть часов, как в мой желудок не попадало ни крошки, и к тому же бурное море за ночь порядочно очистило его. В довершение я безмерно страдал от своего любовного недуга, не говоря уже о том угнетённом состоянии, в коем пребывал мой дух. Да оно и не мудрено — ведь у меня не было ни обола! Я чувствовал себя настолько подавленным, что даже не имел сил не желать чего-нибудь, и потому совершенно машинально последовал за францисканцем.

В качестве представления он сказал хозяйке, что везёт меня в Рим, где я приму обет Св. Франциска. Сей обман показался мне ужасным святотатством, и в любом другом случае я бы не стерпел его. Добрая женщина накормила нас превосходной рыбой, которую мы запили восхитительным рефоско. Пока мы завтракали, пришел один священник и сказал, что мне нет надобности ночевать на тартане и я могу воспользоваться у него доброй постелью и обедом, в случае, если на следующий день неблагоприятный ветер помешает нам отплыть. Я без колебаний согласился и, поблагодарив набожную хозяйку за еду, пошёл с этим священником осмотреть город. Вечером он отвёл меня к себе и потчевал отменным ужином, приготовленным его экономкой, которая села за стол вместе с нами и показалась мне довольно привлекательной. Рефоско у священника было ещё лучше и заставило меня забыть о всех моих несчастьях. Я беседовал с ним даже не без весёлости, и он захотел прочесть мне поэму собственного сочинения. Однако, не в силах более держать глаза открытыми, я сказал, что охотно послушаю его на следующий день.

После десяти часов глубочайшего сна экономка, поджидавшая, когда я пробужусь, принесла мне кофе. Сия особа показалась мне очаровательной, но, увы, состояние моё не позволило выразить это наилучшим образом.

Проникшись искренним расположением к гостеприимному хозяину и желая внимательно выслушать поэму, я изгнал печаль, и замечания мои на стихи привели его в такой восторг, что он пожелал угостить меня ещё и чтением своих идиллий. Дабы не показаться невежливым, я был вынужден с благодарностью восприять и сию новую напасть. Мы провели вместе весь день. Экономка оказывала мне самые явные знаки внимания, и я убедился, что она, без сомнения, не осталась равнодушной ко мне. Для доброго священника день пронёсся с быстротой молнии, благодаря красотам, обнаруженным мною в его стихах, откровенно говоря, более чем посредственных. Зато для меня время показалось чрезвычайно медлительным, тем более что красноречивые взгляды экономки, несмотря на моё печальное состояние, заставляли нетерпеливо ожидать ночи. Таков уж мой темперамент, что я отдаюсь наслаждению даже в тех обстоятельствах, когда, на здравый взгляд, всё должно повергать в отчаяние.

Наконец вожделенная минута наступила. Сия милая девица оказалась уступчива лишь до известного предела, и я, встретив сопротивление желанию своему отдать в полной мере должное её прелестям, достойно оставил поле сражения и безмятежно уснул. Однако же дело на этом не кончилось, так как утром, подавая мне кофе, она милым кокетством вновь возбудила во мне чувства и сказала, что не уступает мне лишь из страха быть пойманной. Для нас со священником день прошёл как нельзя лучше, а вечером моя красавица, оставив свои опасения, подарила мне два сладостных часа, несколько омрачённых мерами предосторожности, которые пришлось предпринять в подобных обстоятельствах. А на следующий день я уже покинул сей гостеприимный дом.

Брат Стефано развлекал меня до самого вечера разговорами, которые показывали невежество и плутовство, прикрытые личиной простодушия. Он выложил передо мной все подаяния, полученные в Орсаре, — хлеб, вино, сыр, колбасы, варенья и шоколад. Многочисленные сумки, надетые на его святое одеяние, были полны провизии.

— А у вас есть деньги? — спросил я.

— Сохрани меня Бог! Наш славный орден требует прежде всего не прикасаться к деньгам. Да если бы я и решился брать их, то получил бы одну или две монетки, в то время как еды дают в десять раз больше. Поверьте мне, Св. Франциск был человек великого ума.

Сей монах пригласил меня быть его сотрапезником и очень гордился, что я оказал ему эту честь.

Подойдя к Анконе, тартана всю ночь лавировала и пристала лишь утром. Этот порт был бы совсем плох, если бы не устроенная в нём плотина. Я заметил любопытное обстоятельство: в Адриатике на северном берегу много портов, а на противоположном один или два. По всей вероятности, море отступает к востоку и через три или четыре столетия Венеция соединится с материком.

Нас поместили в старом лазарете и объявили, что будут держать на карантине двадцать восемь дней, потому что Венеция приняла два корабля из Мессины, где недавно свирепствовала чума. Я попросил комнату для меня и брата Стефано, чем он был безмерно доволен. Также я взял у евреев кровать, стол и несколько стульев, обязавшись уплатить за всё по истечении карантина. А монаху моему нужна была лишь солома. Я думаю, догадайся он, что без него я умер бы от голода, ему не показалось бы столь лестным жить вместе со мной. Один из матросов, надеявшийся на мою щедрость, пришёл спросить, где мой сундучок. Я отвечал, что не имею представления, и он вместе со шкипером усердно разыскивал его. Альбано немало развеселил меня, когда стал извиняться, что забыл взять мой сундучок, и обещал непременно доставить оный через три недели.

Францисканцу предстояло провести со мной все двадцать восемь дней, и он рассчитывал жить за мой счёт, хотя на самом деле был послан Провидением для того, чтобы поддерживать моё существование. У него имелось провизии для нас обоих на восемь дней, однако мне надо было думать о том, что делать дальше.

Имея это в виду, я после ужина в трогательных словах нарисовал ему картину моего положения и сказал, что до Рима нуждаюсь абсолютно во всём, но зато там получу место секретаря по рассмотрению прошений. Вообразите себе моё удивление, когда сей олух расчувствовался, выслушав рассказ о моих злоключениях.