Иван Арсентьев - Три жизни Юрия Байды Страница 13

И то сказать, заскочишь в деревню разжиться куском хлеба, так на тебя чертом смотрят. Совсем очумели. Бегуны, дескать, дезертиры, по лесам скрываетесь, вместо того чтоб воевать с врагом! Жмоты. Афанасьев так и не сумел раздобыть продовольствия, а я могу гордиться, ибо, не в пример другим, имею на плечах голову да плюс три курса химико-технологического института. А вот некоторые лейтенантики званий-то нахватали, но как были тюфяками, так тюфяками и остались. Психология для них — терра инкогнита. И вот такой распоряжается моей жизнью!» — воскликнул мысленно Варухин.

Что за психологию имел он в виду? Психологию, которая являлась для Афанасьева терра инкогнита? Заключалась она в следующем.. Чтобы завоевать симпатии жителей и разжиться у них продуктами, Варухин, заходя в села, многозначительно намекал, что он-де не какой-то бродяга, а представитель спецконвоя, выполняющего особое задание по эвакуации банковских ценностей. Банковские ценности в понимании крестьян — деньги, золото — производили поистине магическое действие. Варухина снабжали всем, чем только могли. Обрадованный, он с продуктами догонял группу, а его выдумка стала быстро распространяться и вскоре дошла до немцев. Те всполошились. Особый отряд уносит золото! Этого было достаточно, чтобы фашисты ринулись в погоню.

Афанасьев ломал голову, никак не мог понять причину настойчивого преследования и, чувствуя неладное, старался оторваться от нажимавших врагов…

Вдоволь поев хлеба с салом, Варухин вышел из кустов, стряхнул с гимнастерки крошки, постоял, убил, хлопнув себя по шее, комара и стал догонять солдат. Близился вечер, солнце опускалось в парную мглу, повисшую над лесными болотами. Вершины деревьев постепенно темнели, становились плоскими, словно наклеенными на лиловое полотнище неба.

Адам продолжал вести группу без компаса и карты, по приметам, известным ему одному. Куртка на нем подпоясана патронташем, высокие охотничьи сапоги на длинных ногах выделялись добротностью среди видавшего виды снаряжения парашютистов. За спиной — ружье стволами вниз, холщовая сумка, в руке — черемуховая палка, похожая на чабанскую герлыгу. Выцветшие глаза сторожко смотрят по сторонам, палка прощупывает мшистые кочки. Пышные, зеленые, они своим невинным видом так и призывают: пожалуйста, наступай на меня! Но попробуй наступи! Только тебя и видели… Хитрая приманка для неискушенного путника. Но Адам не ошибается и каждый раз точно нюхом чувствует опасность и всех предупреждает.

Чавкает вода под ногами идущих, в сумрачных зарослях кряхтит-чертыхается дергач, тяжело дышат бойцы, кричит ребенок. Двое суток кричит без роздыху. Мать и качает его, и успокаивает, и шлепает в отчаянье — тщетно. Хриплый, надсадный плач долетает до Адама из середины колонны, где через силу волочит распухшие ноги молодая женщина.

Внезапно Афанасьев остановился. Цепочка бойцов сбивается и тоже застывает. Разведчик Максим Костылев, поджарый кудрявый парень, посмотрел вопросительно на командира.

— Слышишь? — кивнул тот головой назад. И остальные повернулись. Издали донеслись скраденные лесом выстрелы. Верхом шумно пронеслись пугливые чирки. Афанасьев, провожая их взглядом, потеребил по привычке мочку уха. Когда нервничает, рука сама непроизвольно поднимается к уху.

Выстрелы затихли. Послышался стон раненого.

— Хоть бы часок полежать… сил нет. Ведь восьмые сутки… — вздохнув, произнес один из пожилых солдат.

Афанасьев посмотрел на него с пониманием, покачал задумчиво головой и вдруг жестко отрубил:

— Прекратить скулеж! — Помолчал, как бы взвешивая возможности людей, сказал мягче, с усталостью в голосе: — Мы, десантники, не имеем права погибать бесславной смертью. — Покосился на узловатые руки старика Адама, взглянул на часы, скомандовал: — Марш! Ведите, Чубовский…

Старик вздохнул.

— Лес здесь заболотелый — страсть! В темноте идти опасно, можно и в топь врюхаться, не дай бог! Вы погодите чуток, я поразведаю, куда сподручнее податься, — сказал он извиняющимся голосом и направился в гущу сумерек, тыча перед собой палкой. Было слышно его бормотанье: — Тут бучило… хм… и тут болотняком не пройти. Это откуда же туманком потягивает? Справа… стало быть, там моховина кислая. Гм… а это что? Следы? Ух ты! Гляди-ко, и впрямь следы! Максимка, поди сюда, сынок! — позвал он из зарослей разведчика Костылева.

Тот пустился на голос. Адам, присев на корточки и согнув спину, во что-то пристально всматривался.

Опять послышалась стрельба, на этот раз, казалось, ближе. Ребенок закричал громче, десантники нетерпеливо зашевелились.

— Гайка слаба у них, чтобы наступать в темноте, — молвил кто-то обнадеживающе. Афанасьев отрицательно покачал головой:

— Нет, сегодня они не отстанут. Сколько дней гонятся! Мы им зачем-то нужны… Мы для них — кость в глотке!

— Может быть, они считают, что нас много? — спросил тот же обнадеживающий голос.

— Наоборот: они знают, что нас мало, и все-таки…

Из сумерек внезапно появился Адам, держа что-то в протянутой вперед руке. Варухин поглядел сквозь толстолинзовые очки, насмешливо хмыкнул:

— Дед, видать, того… — повертел он пальцем у своего виска.

— Похоже… — поддержал кто-то. — Катышков из дерьма насобирал… тоже находка.

Адам распрямил спину, посмотрел на бойцов, как на школяров непонятливых, указал движением головы куда-то в сторону:

— Я нашел лосиную тропу. Вот… — он потряс своей находкой. — Немцы эту тропу впотьмах не найдут, а мы по ней выйдем из болота.

И, повернувшись, зашагал уверенным, не стариковским шагом по ощеренной голыми корневищами тропе, пробитой копытами зверей. Бойцы едва поспевали за ним, спотыкались, а позади, под разнобой шагов, безотдышно пищал страдалец-малец.

Сумерки сгущались. Внезапно над верхушками деревьев разлилось мерцающее голубоватое свечение: немцы совсем близко пустили ракету, за ней — другую. При этом свечении стали видны каждая коряга, каждая лесина, лежащая поперек под ногами, и еще в разрывах ядовито-зеленой ряски — черные прогалы воды. Лосиная тропа, найденная дедом Адамом, упиралась в топкий, заросший осокой берег, а дальше простиралось болото. В двух шагах под гнилым пнем сидела здоровенная лягушка и, словно насмехаясь над людьми, глумливо пучила глазища. Вперед пути не было.

Еще несколько секунд колонна шевелилась, задние продолжали напирать на передних, остановившихся в замешательстве. Афанасьев приказал:

— Костылев и Чубовский, быстро обследуйте берег, найдите брод!

— Есть!

Максим с Адамом, вооружившись жердинами, разошлись в разные стороны. Жерди засасывались болотом на всю длину, дно не прощупывалось. Максим, потряхивая непослушными кудрями, старательно мерил, пока не столкнулся нос к носу с Адамом. Почесал озадаченно затылок: дело дрянь. Вернулся, доложил угрюмо: