Александр Дюма - Ожерелье королевы Страница 13

Я готов. Сообщите мне, кто эти несчастные, и мои благодеяния не заставят себя ждать.

– Полагаю, что имя Валуа достаточно прославлено, государь, чтобы сохраниться в вашей памяти.

– А-а, теперь я знаю, о ком вы заботитесь! – с громким смехом вскричал Людовик XVI. – Это маленькая Валуа? Графиня де… Постойте…

– Де ла Мотт.

– Совершенно верно, де ла Мотт. Ее муж – жандарм? – Да, государь.

– А жена – интриганка? О, не сердитесь: она переворачивает небо и землю, она изводит министров, она не дает житья моим теткам, она и мне докучает своими ходатайствами, прошениями, генеалогическими изысканиями!

– Но она Валуа или нет?

– Я уверен, что да!

– В таком случае – пенсион! Приличный пенсион ей, полк – ее мужу, словом, положение, приличествующее потомкам королей.

– Постойте, постойте! Черт побери! Как вы спешите! Малютка Валуа всегда вырывает у меня достаточно перьев и без вашей помощи. У малютки Валуа крепкий клювик, помилуйте!

– Но, государь, не могут же Валуа умирать с голоду!

– Вы сами сказали мне, что дали ей сто луидоров!

– Щедрое подаяние!

– Королевское.

– Тогда дайте ей столько же.

– Я от этого воздержусь. Того, что вы дали, вполне достаточно для нас обоих.

– Тогда дайте небольшой пенсион.

– Ни в коем случае! Ничего постоянного! Эти люди немало выклянчат у вас сами – они из семейства грызунов. По правде говоря, я не могу рассказать вам все, что мне известно о малютке Валуа. Ваше доброе сердце попало в западню, дорогая Антуанетта. Прошу прощения у вашего доброго сердца!

Людовик протянул руку королеве – королева, уступая первому побуждению, поднесла ее к губам.

Внезапно она оттолкнула его руку.

– У вас нет доброго чувства ко мне, – сказала она. – Я на вас сердита!

– Это вы сердиты на меня? – сказал король. – Вот так так! Я.., я…

– О да, скажите, что вы на меня не сердитесь, – вы, закрывший передо мной двери Версаля, вы, пришедший в половине седьмого утра в мою прихожую, открывший – мою дверь силой и вошедший ко мне, зло сверкая глазами!

Король засмеялся.

– Я на вас не сержусь, – сказал он.

– Ах, вы на меня не сердитесь? Что ж, отлично!

– Что вы дадите мне, если я докажу вам, что не сердился на вас, даже когда шел сюда?

– Сначала посмотрим, что это за доказательство, о котором вы говорите.

– О, это легче легкого, – отвечал король, – это доказательство у меня в кармане.

Улыбаясь доброй улыбкой, король порылся в кармане с той медлительностью, которая удваивает вожделение. В конце концов он все же вытащил из кармана красную, художественно гофрированную сафьяновую коробочку с позолотой, оттенявшей ее яркость.

– Футляр! – вскричала королева. – Ах, посмотрим, посмотрим!

Король положил футляр на кровать.

Королева взяла его и поднесла поближе к глазам.

Она открыла коробочку и в восторге проговорила:

– Как красиво! Господи, как красиво! Король почувствовал, что его сердце затрепетало от радости.

– Вы находите? – спросил он. Королева не могла ответить: она задыхалась. Она вынула из футляра ожерелье из таких крупных, таких чистых, таких ярко сверкавших и так искусно подобранных брильянтов, что ей показалось, будто она видит, как в ее красивых руках струится, фосфоресцируя, река огня.

– Так вы довольны? – спросил король.

– Я в восхищении, государь. Вы меня осчастливили!

– Правда?

– Ювелир, подобравший эти брильянты и сделавший это ожерелье, – истинный художник!

– Их двое.

– Тогда я держу пари, что это Бемер и Босанж.

– Вы угадали!

– В самом деле, только они могут позволить себе такую затею. Как красиво, государь, как красиво!

Вдруг ее сияющее лицо омрачилось.

Это выражение ее лица так быстро появилось и так быстро исчезло, что король ничего не успел заметить.

– Доставьте мне удовольствие! – сказал он.

– Какое?

– Позвольте, я надену ожерелье вам на шею. Королева остановила его.

– Ведь это очень дорого, правда? – с грустью спросила она.

– Откровенно говоря, да, – со смехом отвечал король, – но я уже сказал: вы заплатили за него больше, чем оно стоит, и только на своем месте – у вас на шее – оно обретет свою настоящую цену.

– Нет, нет, не надо ребячиться, – сказала королева. – Положите ожерелье в футляр, государь.

– Но… – удивленно начал король.

– Ни вы и никто другой, государь, на увидят у меня на шее ожерелье, которое так дорого стоит.

– Вы его не наденете?

– Я отказываюсь носить на шее полтора миллиона, когда сундуки короля пусты, когда король вынужден умерить свою помощь бедным и сказать им: «У меня больше нет денег, да поможет вам Бог!»

– Как? Вы говорите это серьезно?

– Позвольте, государь, господин де Сартин сказал мне однажды, что на полтора миллиона ливров можно купить линейный корабль, а по правде говоря, французскому королю линейный корабль нужнее, чем французской королеве – ожерелье.

– О-о! – вне себя от радости вскричал король с влажными от слез глазами. – Ваш поступок велик! Спасибо, спасибо, спасибо!.. Антуанетта, вы чудная женщина.

– Государь! Я не хочу ожерелья, я хочу кое-чего другого.

– О чем же вы просите?

– О том, чтобы вы позволили мне съездить в Париж еще раз.

– Ну, это легко, а главное – недорого.

– Подождите, подождите!

– А, черт!

– В Париж, на Вандомскую площадь.

– Черт! Черт!

– К господину Месмеру. Король почесал ухо.

– Вот что, – сказал он, – вы отказались от прихоти ценой в миллион шестьсот тысяч ливров – я могу позволить вам эту прихоть. Поезжайте к господину Месмеру, но и я поставлю вам условие.

– Какое?

– Сопровождать вас будет принцесса крови. Королева задумалась.

– Угодно вам, чтобы это была госпожа де Ламбаль? – спросила она.

– Пусть будет госпожа де Ламбаль.

– Спасибо.

– А я, – прибавил король, – немедленно прикажу построить линейный корабль и окрестить его «Ожерелье королевы». Вы будете его крестной матерью, а потом я отправлю его Лаперузу.

Король поцеловал жене руку и, весь сияющий, вышел из ее покоев.

Глава 8.

МАЛЫЙ УТРЕННИЙ ВЫХОД КОРОЛЕВЫ

Не успел король выйти, как королева встала и подошла к окну подышать свежим, морозным утренним воздухом.

– Если мы хотим насладиться льдом, – воскликнула королева, проверяя теплоту воздуха, – то я думаю, что нужно спешить!

– В котором же часу будет туалет вашего величества?

– Сей же час. Я слегка перекушу и выйду.

– Королева больше ничего не прикажет?

– Пусть узнают, встала ли мадмуазель де Таверне, я скажут ей, что я желаю ее видеть.

– Мадмуазель де Таверне уже в будуаре вашего величества, – отвечала горничная.

– Впустите ее.

Андре вошла к королеве в то мгновение, когда на часах Мраморного двора раздался первый удар – било девять.

Проследив глазами за г-жой де Мизери и увидев, что портьера за ней задвинулась, королева обратилась к Андре.

– Все улажено, – сказала она, – король был очарователен, он смеялся, он был обезоружен.

– Но он узнал?.. – спросила Андре.

– Вы понимаете, Андре, что нельзя лгать, если за тобой нет вины и если ты французская королева.

– Это верно, ваше величество, – покраснев, ответила Андре.

– И, однако, дорогая Андре, одна вина за нами как будто есть.

– Одна, ваше величество? – переспросила Андре. – Ну уж, конечно, не одна!

– Может быть, и так, но вот вам первая: мы пожалели госпожу де ла Мотт. Король ее не любит. А между тем, должна признаться, что мне она понравилась.

– Ваше величество! Вы слишком добрый судья, чтобы люди не склонились перед вашими приговорами.

– Да, но вас-то не бранили, – сказала королева, – вы горды и свободны, вас все побаиваются, ибо, подобно божественной Минерве, вы слишком мудрая.

Андре покраснела и грустно улыбнулась.

– Я дала обет, – сказала она.

– Да, кстати! – воскликнула королева. – Я вспомнила…

– Что вы вспомнили, ваше величество?

– Хотя вы и не замужем, у вас, тем не менее, со вчерашнего дня появился один господин.

– Господин, ваше величество?

– Да, ваш любимый брат. Как его зовут? Кажется, Филипп?

– Да, Филипп.

– Он приехал?

– Вчера, и вы, ваше величество, сделали мне честь сказать об этом.

– Каков он?

– Как всегда, красив и добр.

– А сколько лет ему теперь?

– Тридцать два года.

– Могу я увидеть его сейчас же?

– Через четверть часа он будет у ног вашего величества, если ваше величество позволит.

– Хорошо, хорошо, позволю и даже хочу. Не успела королева договорить, как кто-то живой, быстрый, шумный скользнул или, вернее, прыгнул на ковер туалетной комнаты, и его смеющееся, лукавое лицо отразилось в том же зеркале, в котором Мария-Антуанетта улыбалась своему.

– Ах, мой брат д'Артуа! – сказала королева. – По правде говоря, вы меня напугали!

– Добрый день, ваше величество! – сказал молодой принц. – Как вы, ваше величество, провели ночь?