Иосиф Ликстанов - Зелен камень Страница 14

— Вот как получается: отцово дело продолжать на том же месте будете. Это хорошо, коли хуже его не сработаете.

— Постараюсь…

Закинув руки за голову, Павел смотрел в потолок, думал о южном уралитовом полигоне, о Клятой шахте: вот оно, дело любимое, заманчивое. Неутомимый Урал, построивший за годы пятилеток так много нового, громадного, технически совершенного, взялся и за старые шахтенки, разработки, пошел тщательной ревизией по следам отцов и дедов, находя бесценные клады там где отцы и деды сняли только вершки я оставили главное нетронутым. «Если предположить, что отец нашел свои камни на южном полигоне, то как же много в этих местах уралитовой руды!» думал он.

Сон пришел не скоро, глубокий, без сновидений.

4

«Моя дорогая, мое солнышко!

Пишет вам Валентина Абасина. Знаете ли вы ее? Не спешите отвечать «да»: как изменилась эта Валентина Абасина, как загорела, как занята…

Я стала горняком Кудельного. Кудельное кажется таким чистеньким и кокетливым после шумного Горнозаводска, после моего родного закопченного и мужественного Нижнего Тагила.

Здесь, в милой Кудельке, как ее называют местные жители, я нашла все, о чем вы мне рассказывали. Белоснежные коттеджи очаровательны. Спрятавшись в зелени садов, они простодушно подглядывают за прохожими, и в каждом окне пламенеют неизменные розаны.

Вокруг тихой Кудельки гремит канонада. В асбестовых карьерах-разрезах горняки пользуются так же привычно аммоналом, как заступом и киркой.

Все такое же, как вы говорили, но разрезы асбестового рудника превзошли мои ожидания. Это живые, растущие пропасти. Неужели человеческая рука, которая чувствует даже ничтожный вес еловой вставочки для пера, могла создать такие бездны?

Когда я впервые увидела центральный разрез, в который можно сложить нью-йоркские небоскребы, как папиросы в портсигар, когда я увидела, что громадные электрические экскаваторы, работающие на террасах разреза, кажутся сверху не больше спичечных коробочек, мне стало жутко и радостно. Велик человек, способный так преображать лицо земли!

Сейчас я прохожу практику в карьере ручной добычи. Это небольшая выработка, в которой от силы поместилось бы несколько шестиэтажных домов. Карьер наполнен неподвижным зноем. Достаточно проработать здесь три дня, чтобы стать негритянкой. Моя бригада сплошь состоит из женщин. Они заняты «отбойкой» — отделением от пустой породы самого ценного, длинноволокнистого асбеста. Пожилые работницы покровительственно называют меня мила-дочь, женщины помоложе с глазу на глаз зовут Валюшей, а девушки шепотом поверяют свои сердечные тайны. Бригада работает хорошо.

Пристанище я нашла в домишке неподалеку от разреза, разделив комнату с дочкой хозяйки-вдовы. Девушка работает плановиком в конторе центрального рудоуправления. Она хорошенькая, любит наряжаться и танцевать, знает на память множество лирических стихов и обижается, что я еще не рассказала ей «всего, всего». А я молчу о моем Павле. И завтра наконец я увижу его!

…Только что вернулась из Новокаменска и села продолжать письмо.

Теперь я могу написать вам о Павле, и мне очень трудно. Все получилось не так, как думалось.

Вчера, то есть в субботу, сразу после смены я с попутной машиной отправилась в Новокаменск. Встреча с дядей была радостной.

«Наконец-то увиделись Абасины на их коренной родине!» сказал он, засыпал меня вопросами, много говорил о своих занятиях, показал минералогическую коллекцию, делал все, чтобы сократить минуты ожидания, а они так тянулись!..

Послышался конский топот и затих под окном; дверь открылась, и я увидела Павла. Нет, это был не мой Павел! Он очень изменился, Мария Александровна. Он не стал хуже, он стал другим: большой, серьезный человек в бушлате, в высоких тяжелых сапогах, в кожаном картузе. Типичная фигура со строительной площадки.

Он отдал дядюшке связку книг и, когда тот вышел, обнял меня, поцеловал, сказал несколько слов на ухо, и я поняла, что он остался прежним, по крайней мере в отношении меня.

— Почему ты писал так коротко? — все же не удержалась я от упрека.

— Много работы, времени нехватает.

— Но ты находишь время читать…

— Как же иначе! Читаю главным образом об уралите. Это металл высоких темпов. Добавка уралита в мартеновскую шихту резко сокращает сроки плавки. Вот если бы можно было найти что-то вроде уралита для строительных процессов!

— Тебе кажется, что вы работаете медленно?

— Да… И очень обидно тратить время на сон и еду. Кстати, нужно поспешить на шахту и сменить Самотесова — он уже вторые сутки на ногах.

Вошел дядюшка; услышав последние слова Павла, он предсказал:

— Они там измотаются! Я для них забронировал две койки в больнице.

Мы вышли с Павлом и посидели в садике возле дома. Я попросила его рассказать все, решительно все о себе, о работе…

— Подождем немного, Валя, — ответил он. — Кое-что меня тревожит. Впрочем, ведь в работе я всегда тревожусь. Клятая шахта — трудноватый объект.

— Ты говоришь о шахте номер пять?

— Это нынешнее обозначение, а раньше ее называли Клятой. Она этого заслуживает. — Он переменил тему; — Завтра мы проводим большой субботник по жилищному строительству, а в будущее воскресенье я непременно наведаюсь в Конскую Голову, в поселок галечников. Подговори дядю, пускай проводит тебя в этот любопытный уголок. Там мы сумеем поболтать.

Он оседлал своего маленького белого конька, наклонился, поднял меня, как пушинку, крепко поцеловал, опустил на землю, и я осталась одна.

Мы с дядюшкой условились встать пораньше и побродить по Новокаменску, но он заговорил о чудесном крае зелен камня, и мы сидели далеко за полночь.

— Завтра ты увидишь много интересного и поймешь, почему твой отец всю жизнь скучал в Тагиле по нашим местам…

— Скажи, чем озабочен, встревожен Павел? — спросила я, прервав рассказ дяди о Новокаменске.

— Были какие-то неполадки на стройке, — ответил он и тут же поспешил меня успокоить: — Но ведь это неизбежно на таком объекте, как Клятая шахта, далекая, расположенная в лесу, среди болот. Павел Петрович знал, что берется за трудное дело, и не беспокойся, с шахтой твой Павел справится.