Александр Бруссуев - Полярник Страница 14

Делать было нечего, я вздохнул и сел в кресло. Мне сразу же обмотали шею какой-то влажноватой тряпицей, а я тупо уставился на то, что отливало цветом вороньего крыла под зеркалом. Наверно, теперь и у меня был вид, как у давешнего моего предшественника.

Китаянка, меж тем ловко и уверенно пожужжала у меня в голове машинкой, потом энергично поцокала в опасной близости с ушами остро заточенными ножницами. Мои белесые «кудри» экзотично ложились поверх одноцветной массы, отделенной от голов китайцев. Всяких повидал «чайников», вот только светловолосых пока не пришлось. Теперь в эту парикмахерскую народ будет бегать лишь затем, чтобы посмотреть на экзотику белых локонов посреди сплошных брюнетистых прядей.

Наконец, осмелился бросить взгляд в зеркало: вроде ничего не торчит, уши на месте, неровности и «лесенки» визуально отсутствуют. Теперь расплатиться — и бежать на пароход отмываться.

Я бодро поднялся, постарался по-собачьи отряхнуться, сунул руку в карман штанов, не глядя, вытащил заветную бумажку с пятидолларовым президентом и отдал в руки парикмахерше.

Посмотрел еще на свое отражение в зеркале, подмигнул ему зачем-то и вновь повернулся к китаянке. Давать мне оговоренную сдачу она что-то явно не торопилась.

— Сдачу мне верни, — по-английски заговорил я, хотя мог бы, в принципе, и по-русски: эта дама относилась к той породе китайцев, которые считали, что все должны знать их язык, потому что они — самая многочисленная нация на Земле.

Парикмахерша замечательно и раздраженно зацыкала мне в ответ. Судя по ее интонации, рассчитывать на возвращение моих финансов не приходилось. Вообще-то двух долларов было не жалко. Но бесцеремонность, с которой меня заставляли расстаться с этой суммой, раздражала. Ведь за эти деньги я мог бы и в сам Шанхай съездить и обратно.

— Девушка, вы тут не хулюганьте! — улыбнулся я, переходя на русский, и протянул руку в красноречивом жесте.

В ответ девица указала мне в сторону двери и ногой изобразила пинок: «Проваливай!»

Все понятно, она презирает иностранцев, полагая, что в своей стране с ними можно не считаться вообще. А если, к тому же, она заподозрила мою гражданскую принадлежность к России, то ее позиция только бы укрепилась: не самый большой секрет, что помогать своим гражданам за границей наши посольства начинают крайне неохотно, да и то лишь в том случае, если это как-то политически выгодно. Однако, при таком раскладе, граждане сами начинают помогать себе. На свой страх и риск, так сказать.

Я миролюбиво попытался при помощи языка жестов на пальцах объяснить парикмахерше, что если от пяти отнять три, то пренепременно должно выйти два. Может быть, иногда три, но я все же с отличием закончил курс высшей математики в институте.

Разукрашенная девица упрямилась и позвала подмогу. Пришел какой-то китаец, похмыкал и указал мне пальцем на дверь. Я вернул ему жест обратно. Он опять хмыкнул и сел на корточки.

— Зови полицию, наглая и бесцеремонная личность, — посоветовал я ему.

Он в ответ мерзко захихикал вместе со своей подельницей.

Хорошо, мы так просто не сдаемся. Я всерьез разозлился, но виду не подал. Сначала придумал, раз уж денег моих мне не видать, то я разобью зеркало. Вон оно, какое здоровое, и ничего путного, кроме китайских рож отражать не может. Идея показалась мне вполне здравой, пока местный народ бы кручинился, я в два полета томагавка бодрым шагом оказался бы уже в порту. К тому же набежали еще какие-то женщины в неопрятных одеждах и стали меня теснить к выходу. Но я пока стоял, как скала, и оглядывался в поисках подходящего орудия для того, чтобы кокнуть зеркальце. Парикмахерский стул отпадал — он был очень неудобен и тяжел: того и гляди, зашиб бы им мимоходом пару — тройку узкоглазых зевак, пока размахивался. Расчески и ножницы тоже отпадали — долго бы пришлось ими пуляться, пока добился бы своего. Тут мой взгляд коснулся электрической машинки для стрижки волос. Вот оно — решение вопроса.

Я спокойно взял ее из-под зеркала, смотал шнур и вовсю уже примеривался, как бы поудачнее ею запустить, но тут меня осенило.

Ну, разобью я трюмо, а мне что с того? Постыдно бежать с поля вероятного неравного боя? Денег-то своих я не верну! В тот момент я уже о величине суммы моего убытка как-то не задумывался. Лучше будет, если я возьму с собой это орудие ремесла парикмахера и ретируюсь восвояси. Все останутся довольны, особенно жадная парикмахерша. Ведь она останется со своим ненаглядным зеркалом, отражающим унылые китайские морды.

Идеей я остался доволен, поэтому, отпихнув разнополых китайцев, крутящих своими головами во все стороны, я вышел в людскую толпу, держа курс на шоссе. Идти оказалось несколько неудобно. Может быть, кто-то легко и комфортно чувствует себя в пешей прогулке, когда у него на руке висит и оглашает окрестности дикими визгами разукрашенная китаянка. Я же себя ощущал довольно неловко.

Когда я уже мог на расстоянии в пять метров увидеть ожидаемый поворот к выходу из этого Гарлема, передо мной возник недружелюбный субъект с повязкой на голове и палками в руках. Наверно он насмотрелся лихих гонгконговских фильмов. Его лицо светилось угрюмой решимостью, правда, в глаза мне не смотрел.

Его палок я не испугался. Пусть бы попробовал ими помахать со всей изящностью — перебил бы уйму невинного китайского населения, даже не пытавшегося куда-то скрыться и освободить нам поле битвы.

Парикмахерша воодушевилась подмогой и продолжила визжать уже на более низкой ноте. Если бы прибежали еще ее защитнички, то она, возможно, перешла бы на бас.

Стоять так мне не нравилось, я старательно ловил взгляд своего оппонента, ну, не сможет он, в конце концов, не взглянуть в лицо своему классовому врагу и угнетателю алчных китайских цирюльниц. Так и произошло.

Едва он взглянул мне в глаза, я заорал во все горло, подаваясь к нему всем телом:

— Гу — га!!!

Кличь штрафников второй мировой произвел впечатление: проход передо мной освободился, пестроволосая китаянка в недоумении разжала руки. Я преспокойно вышел на безлюдную дорогу, не беспокоясь о преследовании.

Что ж, провел время с пользой, избавился от желания пить пиво. Уже поднявшись в свою каюту, выложил трофейную машинку для стрижки на стол, вытащил из кармана оставшуюся американскую купюру. С нее на меня недоуменно взирал отнюдь не Вашингтон. Джордж Вашингтон (один доллар) перекочевал во владение китайского суверенитета.

По-моему, неплохо! Постричься, заплатить доллар, заначить пять, взять в трофей постригательную машинку! Это я удачно сходил.

Подбежавший пообщаться перед отъездом с судна Олег, смеялся очень долго, когда я поведал ему эту историю. Даже домой позвонил, развеселив жену, и без того пребывающую в приподнятом, по случаю возвращения мужа, расположение духа. В принципе, я рассчитывал поднять настроение у немногочисленных уважаемых мной членов экипажа. И это мне удалось.