Евгений Кривенко - Там, где была тишина Страница 14

Макаров столкнул его руку движением плеча, поднялся.

— Ничего, разберемся, — убежденно произнес он. — Не святые горшки лепят.

Какой-то горький осадок оставил после себя этот разговор, и Макаров несколько раз мысленно возвращался к нему, пока другие мысли и хлопоты не вытеснили его из памяти.

…Зной усиливается. Правда, в конторе он не так ощутим, и Буженинов продолжает бодро щелкать костяшками. Чтобы немного передохнуть, он встает и подходит к окну. У сухого карагача спешивается всадник. Это Макаров.

«Что это он сегодня так рано», — думает Буженинов и торопливо садится за стол.

Макаров входит. С жадностью пьет воду прямо из ведра, стоящего у входа, и долго обмахивается пыльной фуражкой.

— Ну и жара, — наконец произносит он. — А у вас здесь, Буженинов, просто рай божий. Прохладно, и мухи не кусают.

Счетовод выставляет на стол бутылку молока и чурек.

— Угощайтесь.

— Спасибо, Виталий Александрович, — отказывается Макаров. — Я уже перекусил в бригаде Солдатенкова. Маруся пирогами угощала.

Макаров даже улыбается при воспоминании о чудесных жареных пирожках с зеленым луком.

— Дурак этот Солдатенков, — бормочет он, — такая девка, в нем души не чает, а он, сукин сын, хоть бы что.

Буженинов внимательно глядит на Макарова.

«Уж не для того ли ты приехал сюда, чтобы мне про какую-то Маруську рассказывать?» — думает он.

Макаров подходит к столу, устало опускается на табуретку.

— Вы знаете, Виталий Александрович, что у нас нет денег?

— Подумайте, — развел тот руками, — у меня же кассовая книга.

— И куда только Федоров растратил столько денег? Банкеты они здесь устраивали, что ли? — злобно морщится Макаров: — А мне сейчас деньги позарез нужны. Барак еще один строить нужно, пекарню, да и вообще без денег не развернешься.

— Я понимаю, — кивает головой Буженинов. — «Всюду деньги, деньги, деньги…» — дребезжащим фальцетом запевает он, протирая очки. — Какой же выход?

Макаров листает лежащую перед ним смету.

— Деньги могут быть получены только на выполненные работы, — в раздумье произносит он и вдруг решительно встает.

— Ладно, пишите, Буженинов.

Счетовод берет лист бумаги и вопросительно смотрит на Макарова. Возбужденно шагая по конторе, прораб диктует ему акт о заготовке камня, необходимого для верхнего покрытия полотна. Буженинов старательно пишет. Он знает, что никакого камня еще не заготовляли, но…

— Чертовски устал, — произносит Макаров, подписывая акт. — Сорок километров на лошади отмахал, и сейчас еще предстоит поездка в банк. А жара такая, просто мозги тают.

Он сворачивает акт, кладет в полевую сумку и решительно выходит. Буженинов подходит к окну и долго следит за тем, как всадник удаляется в клубах тяжелой желтой пыли.

После недолгого раздумья он снова берется за счеты.

— Триста шестьдесят кубометров, — бормочет он, — по шесть рублей тридцать копеек, это будет…

В конторе тихо и прохладно.

Буженинову жаль Макарова, который сейчас трясется на лошади, под палящими лучами солнца по пыльной, пустынной дороге. Еще сильней припекает солнце. Воздух становится горячим и тяжелым. Словно облитые жидким золотом, дрожат далекие горы. Небо бледно-голубое в желтоватой дымке. Сейчас бы только сидеть в прохладной комнате с закрытыми ставнями да потягивать холодный лимонад.

Разве можно работать в такую жару! Где это видано!

А люди работают и еще как! Вон на дороге по-прежнему машут лопатами землекопы, наполняя землей тачки, по-прежнему сваливают грунт в насыпь и утрамбовывают его тяжелыми деревянными трамбовками.

В бумажной треуголке важно шествует вдоль полотна Маруся. В руках у нее развевается небольшое красное знамя, на котором желтыми нитками вышиты слова: «Лучшей бригаде». Остановившись возле своей бригады, она лукаво поглядывает на Солдатенкова.

— Принимай знамя! Вручаю твоей бригаде по решению комсомольской организации. Держи, не отдавай!

Солдатенков медленно выпрямляется и вытирает мокрую грудь скомканной майкой.

— Бригада, становись! — негромко командует он.

Землекопы неохотно бросают работу, выстраиваются неровной шеренгой. Только один Дубинка усаживается на тачку и равнодушно смотрит на происходящее.

— Тебе что, особое приглашение? — поднимает на него глаза Солдатенков.

— А я не комсомолец, — усмехается тот. — Я человек беспартийный. Мне это знамя ни к чему. — Сказав последнюю фразу, он словно спохватывается и пробует обратить все в шутку. — Его твоя Маруся из наволочки сшила.

Лицо Солдатенкова покрывается густыми темными пятнами. Сдерживая себя, он подходит к Дубинке и, взяв его за грудь, с яростью встряхивает.

— Ты, стерва, — исступленно шепчет он, отбрасывая от себя побледневшего Дубинку. — Знаешь ли, что это за знамя? Ты его своей кровью поливал?

Он берет из рук ошеломленной Маруси шершавое древко и высоко поднимает над собой багровый стяг.

Странное дело — знамя словно излучает какое-то чудесное сияние, которое сейчас же озаряет хмурые, усталые лица землекопов.

— Два моих брата сложили свои головы под этим знаменем, — продолжает Солдатенков, глядя на своих друзей. — А сколько ваших братьев, и отцов, и сыновей! И вот твоих, и твоих…

Он снова поворачивается к Дубинке.

— Уходи вон из бригады! Слышишь?

Лицо Дубинки вдруг искажается. Плечи его вздрагивают, на лбу выступает обильный пот. Упав на землю, он закрывает лицо, руками.

— Хворый я, — слышат землекопы его прерывистый шепот. — В нутре печет, как железо.

Солдатенков не выдерживает. Он подходит к больному, приподнимает его.

— Сходи в контору, говорил же тебе, там аптечка есть.

А потом, опустив голову, добавляет:

— А со знаменем больше не шути. Слышишь?

— Слышу, — глухо отвечает Дубинка и, шатаясь, уходит прочь.

Бригада внимательно глядит ему вслед.

— А теперь оправдаем это доверие, хлопцы, — спокойно произносит бригадир, срывая с себя майку и берясь за лопату. — Взяли!

…Дубинка вошел в контору, остановился у дверей. В помещение никого не было, кроме Буженинова, склонившегося над своими бесчисленными ведомостями. Заслышав скрип двери, он поднял голову, мельком взглянул на вошедшего и испуганно крикнул:

— Мирский? Не может быть!

— Тш-ш, — предостерегающе поднял руку Дубинка. — Молчите.

Быстро оглядев комнату, заглянув зачем-то за шкаф и даже под кровать, он подошел к Буженинову и насмешливо произнес:

— Наш вам, маэстро, пролетарский привет! Небось не ждали? Понадеялись на четкую работу карающей десницы?