Альманах «Подвиг» - Ночные окна. Похищение из сарая Страница 14

— Ну… это вряд ли, — промолвил Алексей.

— Хотите выпить? — предложил я. Братья кивнули. — Водка у меня, правда, не джамбульского розлива, но можно подогреть и добавить пару ложек керосина. С ослиной мочой только перебои. Дефицит.

Братья засмеялись. Теперь они еще больше походили друг на друга. Если бы только знали… Я достал из бара пузатую бутылку, рюмки, соленый миндаль. Налил всем четверым. Но сам лишь пригубил.

— Сейчас Жанна нам кофе сделает, — сказал я и открыл окно.

Выглянув, я поискал свою ассистентку в саду. Только что она мелькала среди прогуливающихся «гостей», а сейчас куда-то исчезла. Зато я услышал громкий шепот продолжавшего стоять памятником пианиста: «Даже половинка меня больше обоих миров, внешнего и внутреннего, мое влияние и величие распространяется за пределы Неба и Земли, хотите, я понесу Землю? А то возьму и разобью ее вдребезги! Никакими словами не описать то, что я чувствую…»

Мелодия его слов была мне хорошо знакома. Не став мешать, я затворил окно, тут в комнату очень кстати вошел Бижуцкий. Я дозволяю ему ходить везде и всюду (кроме, разумеется, жилища Анастасии) и даже заглядывать на психоаналитические сеансы. Он вроде громоотвода. Иногда снимает напряжение. Сейчас все шло вполне спокойно и мирно, но я, к сожалению, видел далеко вперед. А как бы хотелось не знать и не видеть! Как бы хотелось не рушить мир. Но нельзя. Я прежде всего врач, и моя задача — излечи больного, вскрой нарыв, отсеки омертвелую плоть, открой ему глаза на истину. Какой бы горькой и безжалостной она ни была.

Я представил Бижуцкого Топорковым.

— А у меня, Александр Анатольевич, сегодня утром зажигалку свистнули, — почему-то очень радостно заявил он, словно наконец-то избавился от геморроя. — Серебряную, с монограммой «БББ» — Борис Брунович Бижуцкий, подарок любимой жены. Мы с ней в Переделкине жили. — Он повернулся к братьям: — Хотите, расскажу, чем все закончилось? Дайте только закурить.

Владимир протянул пачку «Честерфилда». «Для полунищих сигареты довольно дорогие, — подумал я. — Однако у кого-то из «гостей» начинается обострение клептомании».

— Что значит все? — поинтересовался Алексей. Манжета его серой рубашки была порвана, а потом наспех или неумело зашита. Вырван был целый клок Полковник, заметив мой взгляд, спрятал манжету в рукав пиджака. Я нащупал в кармане ту тряпицу, которую мне передал утром охранник.

— Все — значит все, — сказал Бижуцкий, одергивая свою Двубортную пижаму. И продолжил: — Случалось ли вам, города, заглядывать в чужие окна?

— Извините, — произнес я, вставая со стула. — Мне нужно вас на некоторое время оставить.

Еще когда Топорковы рассказывали свою историю про стрельбы и чабанов, я восстановил в зрительной памяти картину завтрака в столовой, словно возвратился на полтора часа назад. Вспомнил, кто где сидел, когда вставал, где ходил и что говорил. Сейчас я прошел в кабинет и просмотрел на мониторе видеозапись, чтобы проверить память. Почти ни в чем не ошибся. Ползункова, как известно, сидела в одиночестве (если не считать кошки). За одним из соседних столиков — четверо: поэтесса, бомж, плейбой и путана. За другим: сектант, японец и казах. Любой из этих людей мог изловчиться, протянуть руку и взять часы. Остальные «гости» сидели в отдалении; правда, физик один раз вставал и проходил мимо Ползунковой за второй чашкой кофе. При этом он наклонился и сказал ей что-то веселое, отчего она засмеялась. Обращался к вдове и бомж, положив руку на ее стол. Качнуло с сильного похмелья Олжаса, он запнулся и также приложился к поверхности стола, спугнув кошку. А вот сделал какое-то резкое движение рукой сектант. И наконец, плейбой так оживился от рассказа путаны, что отъехал вместе со своим стулом прямо к Ползунковой. Видеокамера фиксировала лишь общий план столовой, сверху. Мелких деталей видно не было. Но я еще раз прокрутил запись. И заметил в самом ее начале блестевшие на столике госпожи Ползунковой часики, рядом с чашкой сметаны. В конце съемки их уже не было.

Я имел свою версию похищения часов и предполагал, кто это мог сделать, но теперь стал сомневаться. Впрочем, сомнение — родная сестра истины; нужно было как следует все обдумать, прежде чем предпринимать какие-то конкретные шаги. Но теперь возникала еще одна проблема, накладывающаяся на предыдущую, — зажигалка Бижуцкого с монограммой. Вполне возможно, что эти две кражи связаны между собой. Если в Загородном Доме появился вор, то моя задача — найти его. Я был уверен, что непременно справлюсь с этим, даже не прибегая к помощи Левонидзе, поскольку иной психоаналитик бывает поискуснее опытного детектива. А вся моя работа, в принципе, заключается именно в расследовании преступлений. Тех, которые глубоко сидят в мозгах моих клиентов и готовы вырваться на свободу. Или уже вырвались.

Отодвинув шторку, я посмотрел сквозь фальшивое «окно» на Алексея и Владимира Топорковых. Они, приоткрыв рты, слушали велеречивого Бижуцкого, расхаживающего по комнате. Левонидзе сидел с полузакрытыми глазами, как дремлющий сфинкс. «А интересно было бы заглянуть и в его черепную коробку», — подумалось мне. Затем я вышел из кабинета и пошел к ним.

— …затаив дыхание, я босиком подкрался к освещенному окну моего приятеля и соседа Гуревича, — продолжал рассказывать Бижуцкий; и сам стал ходить на цыпочках, заглядывая при этом в камин, где «горели» искусственные дрова. — Надо мной висела луна, перед носом торчала зеленая штора, за которой кто-то то ли смеялся, то ли рыдал. Еще я услышал приглушенный мужской шепот. Сказано было буквально следующее: «А хряка мы заколем завтра…» Меня распирали и страх, и любопытство. Еще мучили скопившиеся газы. Извините, но накануне вечером я очень плотно поужинал. И боялся, что там, за шторой, они услышат громкое урчание в моем желудке. Или — того хуже — я произведу неожиданный залп из шоколадного орудия. Но те двое — мужчина и женщина — продолжали шептаться о каком-то хряке. «Неужели это моя жена?» — подумал я. А потом вдруг вспомнил, что в детстве меня дразнили именно «хряком». Я был очень толстый и неуклюжий. Но вспомнил я также и про то, что Гуревич сам держал в сарае здорового борова. Встал законный вопрос: так о каком хряке идет речь? Напомню вам, что было полнолуние и полночь… Конец близок, не волнуйтесь.

— Господин Бижуцкий, — прервал я его, — позвольте уж и нам закончить.

— О! — развел он руками. — Конечно. Делайте свои дела, а я пойду искупаюсь в бассейне.

Подождав, когда за ним закроется дверь, я обратился к Владимиру Топоркову:

— Вы вскользь упомянули о трех богатырях на картине Васнецова. Себя поставили в центре, как среднего брата. Но на том знаменитом полотне это место занимает основной и главный персонаж былин — Илья Муромец. Возможно, на полигоне вы действительно стояли в центре. Вполне вероятно также, что просто не помните и оговорились. Но я не сомневаюсь в том, что эта оговорка произошла неслучайно.