Александр Филиппов - Искатель, 2014 № 12 Страница 15

И, когда шофер отошел, шепнул Елизавете Ивановне:.

— Там пять миллионов рублей. Наличкой. Берите и тратьте на все, что нужно.

Та потеряла на мгновенье дар речи, а потом залепетала сбивчиво:

— Ой, а как же… Спасибо… Я прямо не знаю…

А потом порывисто обняла Клифта и звучно чмокнула его в щеку.

— Да ладно… Ничего… Не обеднеем… — конфузливо пробормотал тот и рванул дверцу джипа, скомандовав вернувшемуся шоферу:

— Поехали!

— В аэропорт? — живо осведомился тот.

— Нет. Не в этот раз. Давай назад, в контору.

Хмыкнув каким-то своим мыслям, отвернулся и всю дорогу смотрел в боковое окно.

Пришлось Клифту задержаться в компании еще на какое-то время. Жил он здесь как при коммунизме, на полном бесплатном обеспечении. В гостинице его кормили, переодевали каждый день в чистое белье и рубашку и денег не спрашивали. Костюмы, туфли — как в магазине, рядами висят да стоят, подходи, выбирай. Куда торопиться? Глядишь, еще деньжат подгонят, тогда и рванет…

Удивительно, но только здесь, мотаясь по буровым, он впервые осознал по-настоящему значение слова «воля».

У зеков оно означало все, что находилось по внешнюю сторону забора, опутанного колючей проволокой и спиралями «егозы», с вышками по углам периметра.

Но оказалось, что воля — это когда горизонт перед тобой — на сотни километров вокруг; но и там, где рыжая, выжженная палящим зноем степь сливается с белесым, безоблачным небом, пространство вовсе не сворачивается, не кончается, а тянется на юг, как объяснили здешние старожилы, через Казахстан до Монголии и Китая. И ты, в принципе, можешь, если появится такое желание, отправиться в путь по этой огромной, воистину бескрайней степи, где редки людские поселения и гуляет лишь тугой, жаркий полуденный ветер, шевеля реликтовый ковыль и спелые колосья налитой солнцем пшеницы.

Будучи по происхождению горожанином, Клифт, конечно, знал, что не на деревьях булки растут, что хлеб растят крестьяне, но представлялись они ему разве что по фильмам Шукшина да редким теперь кадрам телевизионной хроники — и казались если не простодушными недоумками, то уж недотепами-неудачниками точно. И то — станет ли современный «продвинутый» человек ломить всю жизнь, без роздыха, выходных и праздничных дней, по колено в навозе, по локти в грязи, получая за свой труд столько, чтобы только не сдохнуть с голоду, и опять — из года в год, пахать, сеять, убирать, выгребать да таскать…

Здесь, в целинных краях, степь, насколько хватало глаз, была словно позолотой покрыта — то сияла под солнцем поспевающая пшеница. Однако то там то сям на этом переливающемся под ветром янтарном, светом напоенном море грязными пятнами выделялись делянки с буровыми качалками-вышками. К ним, взрезая поля, тянулись грунтовые, убитые в распутицу дороги с глубокими, как раны, разъезженными колеями, оставшимися от тяжелых «КамАЗов»-бойлеров. Земля вокруг буровых была мертвой, пропитанной маслянистой нефтью, с содранным безжалостно до самой глины черноземным слоем, где ничто живое не сможет произрастать на века.

— Жалко, — подъехав к буровой и выбравшись из джипа, покачал головой Клифт, ступая лакированными штиблетами по остро пахнущей нефтью грязи.

— Да, тут впору сапоги резиновые надевать, — поддакнул пыхтевший рядом одышкой Борщев.

— Да я не о ботинках. О природе, — поморщился Клифт.

— Природа, Юрий Степанович, на благо человека должна работать, — убежденно возразил заместитель. — Вся наша цивилизация на нефти держится. А это, — обвел он рукой пространство вокруг, — пейзаж, одна видимость. Растительность, считаю, вроде плесени на поверхности нашей планеты. А все самое ценное — в недрах…

Клифт, брезгливо ступая по останкам убитой нефтью травы, хмыкнул угрюмо:

— Я вон по телевизору передачу видел. Оказывается, человечеству не сорок тысяч лет от роду, как раньше считали, а сотни тысяч, если не миллионы. И всю эту прорву времени человек прекрасно обходился без нефти. А вот без еды, без мяса, хлеба, растительности этой, которую вы плесенью называете, без воды и нескольких дней не протянет — копыта откинет от голода и жажды. И что в итоге важнее: поля вот эти с пшеницей, реки чистые — или нефть, которая черные кляксы на всем оставляет, травит и убивает?

Заместитель покосился неодобрительно на шефа, вздумавшего произносить вдруг такие крамольные для любого нефтяника речи, а потом, сообразив мудро, что начальство имеет право и на такие вот чудачества, хохотнул примирительно:

— На наш век рек, полей и продовольствия хватит. Не мы же сами, в конце концов, эту нефть сжигаем. Гляньте, что в городах делается. У каждого — машина под задницей. От автомобилей уже ни по улицам не проехать, ни по дворам не пройти. Уже все деревья повырубили к чертовой матери под автостоянки. Так что мы лишь потребности общества в энергоресурсах удовлетворяем. А потомки пусть выкручиваются, как хотят. Изобретут что-нибудь с голодухи. Белки синтетические. Или, я вон недавно вычитал, червячков разводить и жрать станут. Питательная, говорят, пища! В любом случае, то не наша с вами забота.

Равнодушно осмотрев вблизи вышку и поздоровавшись за руку с замурзанными, перепачканными с ног до головы нефтью буровиками, Клифт, придав лицу сосредоточенное, понимающее выражение, выслушал их, кивая согласно, а Борщев, достав блокнот, записал какие-то данные, непонятные для Клифта, — о дебете скважины, давлении, еще какой-то технической хрени.

Через четверть часа, забираясь в чистое и прохладное, овеянное кондиционером нутро джипа, Борщев предложил вдруг:

— А давайте, Юрий Степанович, новое месторождение осмотрим. Недалеко, километров двадцать отсюда. Наши разведчики недр определили: нефтеносные слои там богатейшие. Но земли пока не наши. И о том, что там нефть залегает, знает лишь ограниченный круг лиц. И нам предстоит, пока конкуренты не расчухались, это черное золото к рукам прибрать.

Джип мчался, оставляя за собой лисий хвост рыжей пыли, по проселочной дороге, вдоль которой расстилались до горизонта поля пшеницы, подсолнечника. Вскоре впереди показалось по степному вольготно раскинувшееся село, застроенное заметно обветшавшими домиками с тенистыми палисадниками, огородами да баньками на задах.

— Давай к правлению! — приказал шоферу Борщев.

По разбитому, рассохшемуся будто асфальту, переваливаясь мягко на колдобинах, распугивая кур и гусей, автомобиль подкатил к двухэтажному зданию с белеными кирпичными стенами и крупной, издалека читаемой табличкой у входной двери: «Закрытое акционерное общество «Колхоз Рассвет». Здесь же стоял на приколе заляпанный по самую крышу «уазик».