Михаил Жигжитов - Моя Малютка-Марикан Страница 15

— Вот оно што!.. — удивленно воскликнул таежник. — Как не понять, не чурбан же я… А, паря, тогдысь нас не будешь гонять?

— В заповеднике не разрешу промышлять.

— Хы, а как же быть-та?

— За пределами заповедника соболя будет вполне достаточно. Знай не ленись только. В ближайшие годы мы займемся переселением соболя в те места, где наш баргузинец приживется… Ну, например, в Голонде отпустим пар несколько…

— Паря, если не сказку, то враницу баишь, — Хабель недоверчиво покачал головой.

— Это же цель нашего заповедника!.. Пойми, чудак-человек. Придет время, поголовье соболя, возможно, станет не меньше других многочисленных зверьков. Будут отлавливать его и в специальных клетках развезут по всей сибирской тайге.

— Э-эх, Зенон, умный ты человек, а баишь сказку старой бабки. В первый же год их приберут, — уверенно заявляет Хабель.

— Сами будете охранять!.. Сами охотники.

Хабель рассмеялся недобрым смехом.

— Можа, я гожусь в стражники?.. А?..

— Почему бы нет. Люди ошибаются. Исправляются. Продолжают честно жить и трудиться. Ничего особенного нет тут. Я даже мечтал найти такого лыжника, от которого никто бы не мог уйти…

Хабель поднял лохматую голову и в недоумении уставился на Сватоша.

— Ты, Зенон, смеешься?

— Я не люблю смеяться, когда разговор касается охраны природы.

В полутемной юрте воцарилось молчание. Сватош, утомленный бессонной ночью и дневным переходом, быстро заснул.

А Хабель, приняв очередную дозу лекарства, лежал с открытыми глазами на мягкой постели. Тихо потрескивает костер. В щербатое отверстие дымохода одна за другой вылетают искорки и тают во мгле. «Коротка же жизнь у вас… Родились в огне, прокружились до потолка, нырнули в дыру и умерли. А чем же моя-то лучше ихней. Родился, поднялся чуть-чуть на ноги и пошел давать круги… Непутяво кружусь… Упромыслил соболя, продал, пропил, снова иду…» Тяжело, горько. На душе разлад. Столько Хабель принес хлопот Сватошу. «Хоть бы ругнул по-мужски похабно или на худой конец презирал бы… Дак нет же, еще и лечит… Ночь не спал из-за меня, в одной безрукавке вертелся, а меня укутывал своей шинелью…»

По ту сторону костра мертвецким сном спит Зенон Францевич. По таежной привычке лежит спиной к огню.

«Тоже научился по-нашему жарить спину, — усмехнулся Хабель. — Спи, сёдня я буду огонь держать…»

Поздно вечером они доплелись до Кудалдов. Только в двух домах горел в светцах огонь. Через обмерзшие стекла едва пробивался скудный мигающий свет. К одному из них они и подошли. На стук отворилась дверь, и в сенцах раздался женский голос.

— Кто там?

— Я!.. Мы с Петром.

— Зоня, ты?

— Я, я, Катенька!.. Отопри скорей… Замерзаем…

— Ох, бедняжки! Сейчас, минуточку! Да где же эта несчастная заложка-то?

В открывшуюся дверь Зенон Францевич втолкнул замешкавшегося Хабеля.

— Здравствуйте, Катя, Валя!

Заметив, с каким удивлением женщины уставились на незнакомого человека, Сватош представил своего спутника: «Знакомьтесь, Петр Хабель!»

— Хабель?! — вырвалось одновременно у обеих женщин.

— Да, на этот раз собственной персоной!

Взгляд Екатерины Афанасьевны выражал растерянность и удивление.

— А я… а я думала…

— Да, да, Катя, ты думала, что он богатырь, а он… Вот он какой… Да, Катенька, мы очень голодны…

Ужин состоял всего из двух блюд, но был приготовлен очень вкусно. Перед едой таежники пропустили по доброй чарке горькой настойки и с великим наслаждением принялись за еду. После мясных блюд хозяйка по-сибирски подала чай с вареньем из черной смородины.

За чаем Зенон Францевич в первую очередь спросил о своих собольках, а потом уж о хозяйственных делах. Следивший за разговором Хабель заметил, что жена Сватоша глубоко вникает во все дела заповедника и, если нужно, дает необходимые распоряжения. «Толковая баба», — заметил про себя Хабель.

А на следующий день Хабель зашел в канцелярию заповедника. В углу за массивным столом сидел Зенон Францевич и что-то записывал в толстой тетради.

— А-а, Петр, садись. Я сейчас допишу.

В небольшом шкафу Хабеля заинтересовали искусно препарированные птицы. В нижнем ряду, словно живые, застыли в естественных позах две белки, горностай и соболь. Тут же были тарбаган, несколько пищух и малюсеньких мышей.

Закончив писать, Зенон Францевич вышел из-за стола и подошел к Хабелю.

— Слушаю тебя, Петр.

— Да вот, пришел поговорить по душам…

— Ну что ж, рассказывай, как дальше жить собираешься… Пора уж бросать браконьерить.

— А… Все равно сидеть в тюрьме!

— Нет, не все равно. Главное, ты понять должен, какой вред приносишь заповеднику…

— Вот поэтому и пришел я… Не понимал я раньше ни тебя, ни твоей работы, Зенон. А вот здесь увидел… Дошло. Слово даю… Ей-бог. Не пойду больше в заповедник…

— Очень хочется тебе поверить. А знаешь, — вдруг решился Сватош, — завтра наш завхоз едет в Баргузин… Поезжай с ним домой… Заявлять на тебя пока не буду… Надеюсь на твою совесть и на твое слово.

Он снова подошел к столу и задумчиво склонился над ним. А Хабель топтался на одном месте и не уходил. Горький комок защемил горло, неприятно защекотало внутри.

— Зенон!.. Я… Мне… Поверь… Возьми к себе.

— Кем я тебя могу взять… В охрану?

— Кем хочешь…. Только возьми… Ей-бог!

Вечером следующего дня, отправив Хабеля на поимку Остяка, Сватош долго и задумчиво листал свои тетради.

— Зоня, тебе нехорошо?

— Нет, Катя, самочувствие у меня в последнее время, наоборот, хорошее… Со снабжением налаживается… Хабель…

Екатерина Афанасьевна тяжело вздохнула:

— Сколько раз тебя Хабель обманывал…

Зенон Францевич понимающе посмотрел на жену и улыбнулся:

— Катя, я хочу рассказать тебе один случай… Однажды я в тайге заблудился. Близко был у смерти… Помирал с голода… Решил, что конец настал. Разжег костер, лег на лыжи и впал в забытье. Сколько времени спал, не помню. Разбудил меня громкий выстрел. Смотрю, а передо мной на снегу лежат сухари и кусочек жирного мяса. Костер ярко горит. Схожу с ума — подумалось, а сам жадно ем сухари, грызу мерзлое мясо… Наелся. Тереблю себя за ухо — больно, значит все это наяву. Начал звать своего спасителя… Но он не откликается. Огляделся кругом — вижу, моя ангура воткнута кем-то в снег с наклоном в ту сторону, куда мне нужно было идти. Напился чаю, мне стало легче, и я пошел. Иду по чьей-то чумнице, ни о чем не думаю… Отупел совсем… Долго шел я за кем-то… Подойду к его отогу[26] — костер горит, все готово к ночлегу, а дров на две ночи хватит. Высплюсь, отдохну и снова в путь по чьей-то лыжне. На третий день я вышел на нашу старую чумницу, недалеко от Кудалдов. Смотрю, а свежая-то чумница свернула в сторону к скале. Я глянул вверх, а там стоит Петрован Хабель и улыбается мне… В нем сидели два Петра… Один — храбрый, великодушный, русский мужик. Второй — злой хищник. Вот второго-то я и мечтал выжить из него. Видишь, Катя, как получается в жизни…