Александр Мартынов - Подкова на счастье Страница 15

— Я пошла…

— Э, погоди, возьми…

— Поесть бы…

— Не, лучше спать, уже вставать скоро…

— У меня вообще выходной…

Смех, шорох, шлепки.

— Ушла?.

— Ага, пошли во двор, сполоснёмся…

— Тебе чего, мало?.

— Да тёплый же дождь…

— Ну пошли, только быстро, а то Олеська заскрипит…

— И как ты её терпишь?.

— Не всем же с конями…

Смех, звук пинка.

"Что за новости? — подумал Тимка. — А! Да! Я в Светлояре и просто уснул у очага… Ничего себе, а кто же тут шастает?"

Тимка потихоньку поднялся. Насколько он мог видеть, в зале никого не было… но дверь наружу стояла открытой, а из "баннопрачечного комплекса" доносился сдержанный шум. Это уже было интересно. Полночные гости — или загулявшие хозяева? Тимка на цыпочках прошёл к выходу. Тёмная пофыркивающая масса — о, это же кони, стоят рассёдланные… А ворота "на улицу" тоже оказались открыты настежь.

Тимка пересёк двор и выглянул.

Дождь шёл вовсю, непохоже было даже, что скоро уже будет светать… а то и уже светает. Толстенный бивень воды, казавшейся чёрным, с гулом устремлялся в воронку водоотвода — наверное, специальные карнизыжелоба собирали воду со всего комплекса, догадался Тимка, и вот так сбрасывали её в реку… Под этим жутким леем плясали двое пацанов — пихались и, наверное, хохотали и орали, не опасаясь, что их услышат. Тимка подался назад — и, столкнувшись с кем-то, подскочил на месте, а в следующий миг оказался отброшен спиной к ограде двора — и перед глазами у него замаячило лезвие ножа.

— Ты кто?! — коротко и сурово спросил обладатель оружия — девчонка одних лет с Тимкой, очень красивая, но с волчьими глазами, в которых, кажется, даже собственные огоньки жили.

— Убери нож, ты что?! — возмутился Тимка. Девчонка кольнула его под челюсть:

— Тихо… Ребята!

— Ты чего припёрлась, мы без штанов! — крикнули от лея — голос еле донёсся.

— Не важно, — отрезала девчонка. — У нас тут гость.

Мальчишки подбежали почти тут же — правда, уже в штанах, натянутых на голое тело. Оба фыркали и что-то неразборчиво бормотали в адрес девчонки, но, увидев Тимку, притихли и с интересом на него уставились.

Одного Тимка узнал сразу — это он был на фотке с конём. Второй — постарше — кажется был рыжий. Именно он и задал вопрос:

— Ты кто вообще?

— Да вы чего, в шпионов играете, что ли?! — Тимка скосил глаза — девчонка нож убрала. — Я с дядей Славой пришёл сегодня…

— Опа, — сказал рыжий. — Я же говорил, что возвращается…

— Попали, — задумчиво поддержал его товарищ.

— Да ну, ничего, — оптимистично отмахнулась девчонка. — А ты чего не спишь? — подпустила она строгости. — Энурез?

— Ладно тебе, — усмехнулся рыжий и протянул ладонь. — Рыжов. Владислав.

— Олег, Зимний, — повторил его жест младший, ровесник Тимки.

— Тим. Бондарев, Тимка, — представился мальчишка.

— Олеся, — коротко назвалась девчонка, толчком вбивая нож в ножны на широком поясе. — Тебя как — нашли, или сам захотел?

— Да я… — Тимка пожал плечами. — Я родственник дяди Славы. Племянник. Он мне правда дядя… Я вроде как на каникулы…

Все трое засмеялись. Рыжий Владислав бросил:

— Олег, ворота закрой… Пошли правда поедим и спать.

— Вымойтесь, — приказала девчонка.

— Мы только что мылись… — начал мальчишка, но Олеся отрезала:

— Вот именно. После этого и вымойтесь.

На Тимку перестали обращать внимание, и он вошёл внутрь вместе со всеми, не зная, как это расценивать — то ли обидеться, то ли его уже приняли, как своего. Девчонка скрылась на кухне, мальчишки — в душе. Тим постоял в большой комнате и поплёлся наверх, к себе.

Первое, что он понял: он не помнит, где его дверь. Это было даже смешно, пожалуй, но это было именно так. Двери были — или казались — одинаковыми. Тимка чертыхнулся и осторожно приоткрыл первую попавшуюся.

Сперва он ничего не различал вообще — кроме того, что комната явно больше, чем его и вроде бы вообще не загромождена мебелью. Пошарив по стене уже из чистого любопытства, Тим нашёл выключатель и щёлкнул им.

Это был музей. Нет, не музей — картинная галерея. Картины разных размеров и разной степени мастерства висели на стенах и стояли на специальных подставках в кажущемся беспорядке. Тут были и просто детские рисунки — и мастерски написанные полотна… А прямо напротив входа стояла такая штука — тройная картина… а, да, триптих называется.

Тимка подошёл ближе, не сводя с этой картины глаз.

Триптих назывался" Наши дети крайние". В центре был ночной бульвар, весь в огнях реклам, с барами, казино, машинами, с пёстрой толпой, изображённой, как слитная масса с выпирающими утрированно дегенеративными, чужеродными лицами, похожими на морды зверей и насекомых, но при этом не карикатурные, а хорошо узнаваемые. И по центру бульвара — уже на переднем плане — шли, светлым лучом разрезая его, двое молодых русоволосых парней в десантной форме и заломленных на волосах голубых беретах — и красивая девушка в джинсах и майке. Девушка и один из парней — крепыш с упрямым лбом — глядя с презрением и отвращением по сторонам, вели третьего — тонколицего, словно на иконе и… с чёрной повязкой на глазах. Слепого… Вели не как слепца — бережно и предупредительно — а просто как друга, как равного. За плечами у слепого была старая гитара.

Слева изображён судебный зал, переполненный такой же дурнотной получеловеческойполузвериной нечистью. Людьми тут были только трое мальчиков лет по 15, стоявшие в клетке (и это было ужасно и сильно — люди в клетке, а звери их судят!). Очевидно, читался приговор. Один из мальчишек плакал, второй обнимал его за плечи, третий стоял, стиснув кулаки. Но все трое держали головы поднятыми и смотрели прямо. А за их спинами — тенью, но отчётливо — высилась дева в высоком шлеме на волнах кудрей. Простирая руки, она осеняла этим жестом мальчишек…

А справа шёл бой. Та же муть, ощетинившаяся автоматами, пулемётами, гранатомётами, в зелёных повязках на шакальеуголовных харях, ползла со всех сторон на укрепление, сложенное из человеческих тел. Оттуда на три стороны отстреливались двое солдат и молодой офицер. У офицера не было ног — обрубки перетягивали окровавленные куски троса, он бил из пулемёта и что-то кричал. Лицо одного солдата заливала кровь он, стоя на коленях, бросал гранату, тельник в клочья… Второй солдат сжимал в руке лопатку и приподнимался от земли с лицом не ожесточённым, не ненавидящим, а вдохновлённым, спокойно откладывая пустой автомат…

Покусывая губу, Тимка стоял перед картиной. Потом покачал головой и прошёл дальше, сразу наткнувшись на знакомый по Интернету "Сон…" В отличие от почти ростового триптиха, "Сон…" был маленький, в два альбомных листа. А рядом — точнее, напротив — на стене висела ещё одна большая картина. Очень красивый среднерусский пейзаж — река, косогор и лес, синее небо, дома на другом берегу, полевая дорога — был как бы прорезан по центру чёрным квадратом. Но не просто квадратом — из него наружу, на пейзаж, вытекали грязь и кровь, вываливался клубок мокриц, ползли, возникая в темноте, змеи, пауки и сороконожки…Смотреть на это было просто противно и почему-то… тревожно. Тимка стоял перед этой картиной (он называлась "Люди! Будьте бдительны!") и вздрогнул, когда его окликнули: