Евгений Коршунов - Наемники Страница 15

Анджей снял свое профессорское пенсне, потер усталые глаза, закрыл блокнот и потянулся:

— Присаживайся. Описываю «Луна Росса». Забавно, а? Петр нашел взглядом невысокий пуфик, придвинул его ногой поближе к Войтовичу и сел.

— Ты ничего не слышал… примерно минут двадцать назад?

— Нет, — равнодушно отозвался Анджей.

— Там… — кивнул Петр на окно.

— Нет, а что?

— А вспышку света видел? Войтович пожал плечами:

— Не обратил внимания. Наверно, увлекся этим…

Он кивнул на блокнот, лежавший перед ним на столике.

— Тогда слушай…

Петр открыл было рот, но Анджей поднял предостерегающе руку:

— Пойдем-ка сначала помоем руки.

Петр понял его. Они встали, вошли в ванную. Войтович пустил воду: в ванне, в умывальнике и в душе.

— Сейчас, правда, говорят, что эту звуковую защиту легко отфильтровывают, так что рассказывай шепотом. Кстати, у тебя такое лицо, будто ты убил человека.

— Убил — не убил, но…

И Петр рассказал о том, что произошло в бассейне.

— Дай сообразить, — наконец проговорил Войтович, снимая пенсне и близоруко щурясь: он всегда так делал в затруднительном положении. — Значит, Даджума хотел, чтобы мы с тобою предупредили федеральные власти… Назначен «день икс», и сепаратисты готовы выступить? А кто-то, в свою очередь, хотел помешать утечке такой важной информации… — Он невесело взглянул на Петра: — Благодари бога, что убийцам кто-то помешал. Или что-то. Вторая пуля была бы для тебя…

ГЛАВА 8

Ночью была гроза. Косой ливень тяжело стучал в окно, и гремело так, что Петру казалось: «Эксельсиор» вот-вот рухнет. Потом вдруг оборвался ровный гул кондиционера — прекратилась подача электричества. В номере сделалось душно. Петр встал с кровати, подошел к окну и поднял раму. Дышать стало легче, тяжелые капли били в лицо и стекали на шею, на грудь…

Войтович похрапывал.

Он так и не отпустил Петра из своего номера, оставил его у себя, на второй кровати: все номера в «Эксельсиоре» были рассчитаны на двоих.

Ливень падал тяжелой, сплошной завесой, за которой стояла темнота. Гроза ушла в сторону, молнии падали в Бамуангу, и раскаты грома становились все глуше. И вдруг Петр почувствовал, что его тянет в грозу, что ему было бы сейчас легче там, в утлой пироге, пересекающей бурную могучую реку, веками, катящую свои воды к океану и с равнодушием вечности не замечающую мелочной суеты на своих пустынных берегах. И он пожалел, что дал Войтовичу уговорить себя и остался в отеле, не ушел в ночь к Бамуанге.

— Не спится? — раздался голос Войтовича.

— Душно, — сказал Петр и пошел к своей кровати.

— Завтра рано вставать, — сладко зевнул Анджей и, повернувшись на другой бок, тут же снова захрапел.

Петр позавидовал ему: железные нервы и профессорская невозмутимость!

Утром Войтович разбудил его в семь часов.

После вчерашней грозы было свежо. За окном сияло ослепительно чистое небо.

— Я пошел к себе — умываться, — сказал Петр, берясь за ручку двери.

— Ровно в семь тридцать мы должны быть внизу, в ресторане. После завтрака, в восемь, выезжаем смотреть город, — предупредил его Анджей.

— Ого! Ты даже знаешь программу.

— Нашел вчера бумажку в ящике, — кивнул Войтович на тумбочку, стоящую между кроватями. — У тебя наверняка тоже есть такая.

— Посмотрю.

Петр вошел в свой номер и огляделся. Здесь было все так, как он оставил вчера, все вещи лежали на своих местах, к ним явно никто не прикасался.

Он хотел было сразу же отправиться в ванную, но вспомнил о программе, о которой говорил ему Войтович, и направился к точно такой же, как у Анджея, тумбочке, стоящей между кроватями у стены.

Ящик тумбочки был плохо подогнан, и, чтобы выдвинуть его, Петру пришлось дернуть посильнее раз, другой. На третий раз ящик чуть было не вылетел, выдвинувшись почти до конца… и Петр инстинктивно отпрянул: на голубоватом листке лежала, приподняв голову и приготовившись к броску, тоненькая черная змейка длиною сантиметров в двадцать.

«Мамба, „черная смерть“, — мелькнуло в мозгу, и Петр почувствовал, как у него похолодели руки. Не сводя взгляда с мамбы, он быстро отступил на несколько шагов назад.

Змея опустила голову и скользнула по дну ящика. Петр поискал взглядом: ему нужно было что-нибудь вроде длинного и гибкого хлыста — резким ударом перебить змее позвоночник. Одним. И если бы этот удар не достиг цели, в следующее мгновение мамба кинулась бы на него — точной, черной стрелой, несущей верную смерть.

Змея выбралась на крышку тумбочки, скользнула на кровать, потекла по ней упругой черной струйкой. Петр сделал несколько осторожных шагов назад, стараясь избежать резких движений, уперся спиной в дверь ванной, нащупал ручку…

Ему вспомнилось: клеенчатая занавеска, закрывающая ванну, висела на гибком, пружинистом проводе. Стараясь не потерять змею из виду, Петр протянул назад руку и сорвал провод: жесткая занавеска с шелестом соскользнула в ванну. Теперь в руках у Петра был длинный и гибкий прут.

Так же, не оборачиваясь, он поднял плотную клеенчатую материю, намотал конец ее на левую руку, спустив конец до самого пола, вытянул руку вперед и шагнул в комнату.

Мамба скользила по постели, поводя узкой головкой. Петр осторожно, стараясь не отрывать подошв от пола, приблизился к кровати.

Взз… жик! Мамба словно сломалась надвое. Петр резко отпрыгнул — назад и в сторону, как щит держа впереди себя занавеску. Змея извивалась, билась. Потом затихла.

И тут Петр почувствовал противную слабость, ноги стали ватными и не держали. Он прислонился.

— Петр! — услышал он испуганный голос вбежавшего Войтовича и взглядом показал на кровать. Анджей побледнел:

— Черная мамба! Но откуда она здесь? Войтович обвел взглядом номер.

— Кто-то сунул ее мне в ящик тумбочки… вместе с программой.

Самообладание уже вернулось к Петру.

— Экзотические шутки, — усмехнулся он. — Кому-то не терпится отправить меня следом за Даджумой.

— Ты слишком много знаешь. И я, пожалуй, жалею, что отговорил тебя переплыть вчера вечером Бамуангу.

Войтович, как всегда, когда он волновался, снял и принялся протирать пенсне. Петр не сводил взгляда с мертвой змеи.

«И это только начало», — подумал он.

Бешеная злость вдруг стиснула горло: ему объявлена война, безжалостная, коварная, не на жизнь, а на смерть. Его хотят убрать, как убрали Даджуму.

Войтович тронул Петра за локоть:

— Пора на завтрак. Надеюсь, что его нам подадут без яда. Оба невесело рассмеялись.

— Пошли, — сказал Петр и шагнул к двери.

С порога он оглянулся: черная змейка лежала на покрывале.