Сергей Колбасьев - Факультет кругосветного путешествия Страница 15

Ведь у Ваньки нет денег, он сдал кассу еще в Алжире…

Нельзя терять его из виду: вон он идет шагах в ста впереди по той стороне улицы, под руку со своим сыщиком. Идет и не оглядывается: не хочет — впутывать Мишу и грязную историю. Молодец.

— Надо ехать за ним в, Лос-Анжелес, надо его выручать. В Лос-Анжелесе не так жарко, можно будет что нибудь придумать.

Ехать без языка; с поддельным паспортом, без путеводителя. Все равно зачет надо сдать, — другого выхода нет. И Миша идет по узкому коридору между сверкающими белыми домами с закрытыми от зноя ставнями, между серебряными от пыли деревьями, в такой пустоте, какая бывает, когда случайно опоздаешь на лекцию и видишь только отдельные фигуры неуспевающих: они стоят у стен или слоняются.

Вместо неуспевающих здесь мулы, привязанные у ворот к коновязям перед лавками и сонно машущие хвостами. В самом конце направо, в пустом зале бетонного со стеклом вокзала надо сдавать географию Никарагуа. В том окошке кассы, от которого только что отошли Волков и его спутник, надо спросить билет до порта, откуда морем едут в Лос-Анжелес.

Столицу Никарагуа зовут Манагуа, но как зовут этот порт? Миша обошел стены, надеясь найти карту. Карты не было.

Так, значит, надо напролом. Рубец подошел к окошку,

Он оперся локтем о вырез и сказал: — Сан-Франциско. — Должны понять, что ему нужен билет до моря.

Сидевшая в кассе блондинка закрыла роман в пестрой обложке и быстро заговорила по-английски. Два раза в ее реплике повторилось слово «Коринто». Она была хорошенькая и улыбалась.

— Коринто, — равнодушно сказал Миша. Это слово не звучало английским, оно должно было быть именем порта. — Коринто, — сказал он и опустил в окошко стодолларовую кредитку, чтобы хватило без осечки. Сдачу и твердый картонный билет он взял не глядя.

Блондинка больше не улыбалась, — она была обижена и даже не сказала Мише, что он уронил десять долларов.

41

Что делать, если с ним заговорят? Притвориться немцем, не говорящим по-английски. А если заговорят по-немецки?

Как в Коринто найти пароход на Лос-Анжелес? — Следовать за Ваней и сыщиком. А что если они возьмут автомобиль?

И потом, как следить за сыщиком, чтобы тот не заметил? Борода и черные очки? Глупости, их надо где-то купить, и они вовсе неубедительны. Нет, надо опять напролом, прямо на сыщика, — пусть примет за случайного попутчика. А если не поверить?- Черт с ним, хуже не будет.

Миша повернулся к окну и замер. Перед лесом лежала на спине гигантская каменная фигура с согнутыми коленями. Верхушки ее колен краснели от заходящего солнца, а повернутое к поезду лица было черно и искажено ненавистью. Миша даже вздрогнул.

Этот обломок древней индейской цивилизации явно не симпатизировал поезду. И пусть, все равно поезд ценнее остатков религиозного культа. Надо бы вокруг этого идола построить музей и водить туда экскурсии с соответственными руководителями. От таких мыслей Мише было приятно.

Поезд прогремел по короткому туннелю и выкатился в широкую долину. Впереди, в темноте смутно чернело море. Все в порядке.

На перроне, у входа в зал, под самой надписью «Коринто», вплотную, перед собой, Миша увидел спины Волкова и его неразлучного спутника. Это был решительный момент, надо было определить всю линию дальнейшего поведения.

Стиснув зубы, Миша ушиб спутника чемоданом. Тот остановился, внимательно его оглядел и, подняв шляпу, с улыбкой сказал;

— Уилли.

— Мертц, — с достоинством ответил Миша и тоже приподнял шляпу.

Уилли ласково спросил что-то насчет мистера Келли и Лос-Анжелеса, но Миша отрицательно покачал головой, сказал:

— Сан-Франциско, — и с нескрываемым неодобрением взглянул на Волкова-Келли. Тот не обратил на это никакого внимания.

На новый вопрос мистера Уилли Миша вынул из верхнего кармана две сигары и одну предложил ему. Уилли взял, но продолжал настаивать. Тогда Рубец вынул свой немецкий паспорт и руками объяснил, что по-английски не говорит.

Возможно, что любезный Уилли удивился. Во всяком случае он этого не показал, он весело закивал головой и потянул Мишу за рукав. Надо было и все втроем они пошли через пахнущий свежей краской зал. Потом по широким ступеням спустились на мощеную огромным булыжником площадь, сели в ободранный закрытый автомобиль и уехали в ночь, в неизвестном направлении.

Автомобиль кряхтел, бросался в стороны и бил задом, как лошадь со сбитой спиной. Потом лязгал расхлябанной крышкой радиатора и, дрожа, осторожно лез под гору.

Мистер Уилли был очень близко. На толчках его плечо соприкасалось с Мишиным. Если удастся, можно с первого удара его оглушить. А если не удастся? В этой темноте и на прыжках трудно попасть куда надо, — скорее, что не удастся. Тогда будет плохо, эти мистеры могут драться, они ученые. И потом, даже если его осилишь, что делать с наручниками?

Нет, не годится. Миша зажег спичку и попробовал раскурить сигару. Эго тоже не удалось и мистер Уилли рассмеялся. Автомобиль прыгнул, повернул в воздухе и мелкими скачками подъехал к ярко освещенной двери.

Выплюнув откушенный конец сигары, Миша, вслед за неразлучной парой вошел в дверь, это была проходная контора, и Миша Рубец в третий раз за этот день сказал:- Сан Франциско.

42

Пароход был не плохой и не хороший. Не дорогой и не дешевый. Стены, засиженные мухами, диваны, просиженные пассажирами, хорошая сервировка стола и невозможная скука.

Миша ехал в первом классе. В первый же вечер он постарался обезопасить себя от всяких случайностей. Он обедал за отдельным столиком, на вопросы стюарта отвечал движеньем левой руки и ел все, что давали. На пожилого джентльмена, попросившего огня, он глухо зарычал.

Он угрюм и лаконичен, это он доказал. Остались доказать, что он имеет право быть таким, каким ему хочется. Он встал, подошел к буфету и взял коробку сигар. Закурив одну, он изобразил на лице негодование и изумление, вынул ее изо рта, понюхал коробку и молча, на глазах у всех, выкинул ее через иллюминатор.

Двадцать пять штук «Кохонас» по доллару за штуку! Так мог поступить только миллионер.

Мишина репутация была сразу обеспечена, и пассажиры относились к нему с робким уважением. Их мнения расходились: одни предполагали, что он наследник Гуго Стиннеса, а другие, что он директор всегерманского красочного треста. Последние утверждали, что в газетах видели фамилию Мертц — такая знаменитая фамилия.

Одна из практически заинтересованных миллионерами девушек кокетливо обратилась к нему по-немецки. Он выслушал ее с важной и любезной улыбкой, отрицательно покачал головой, сказал: