Елена Булучевская - Мир меняющие. Книга 1. Том 2 Страница 16

Лентина постаралась бежать еще быстрее, больно ударила ногу о подвернувшийся так некстати камень и упала, задыхаясь от ужаса, крича:

– Нет, нет, никогда, я не могу! Ни за что на свете!

Почувствовала, как ее плечо словно попало в тиски и его трясет чья-то безжалостная рука. Вздрогнула и очнулась. Широко открытыми от пережитого только что ужаса глазами осмотрелась вокруг, увидела Кира, перепуганного случившимся, подбежала к нему, крепко прижалась, подрагивая. Постепенно пришла в себя и успокоилась от тепла маленького тела, прильнувшего к ней. Ди Астрани, стоявший теперь очень близко, пристально вглядываясь ей в лицо, спросил лишь:

– Это был Он?

Лентина кивнула:

– Он звал меня, звал с собой.

Прим заметил:

– Теперь ясно, что и господин Хрон знает, какую угрозу вы представляете для него. Если раньше он не знал, кто противостоит ему – теперь знает это точно. Все, что творится в вашем подсознании – может быть увидено им. Лентина, вы не помните, ощущали ли вы его присутствие, когда матушка Оливия проводила свои процедуры?

Лентина задумалась, вспоминая свои ощущения ночью. Нет, она бы почувствовала чужое присутствие, особенно этого – чернобородого. Про то, что произошло после процедуры Лентина, Ди Астрани и мать Оливия решили молчать до поры до времени. Собравшиеся облегченно вздохнули, услышав ее ответ. Прим предложил девушке находиться рядом с кем-либо, кто не позволит ей погружаться в полубессознательное состояние, в котором Хрон и его приспешники могут нанести вред или использовать ее, чтобы шпионить. Больше пока ни о чем не решали, кроме того, что Лентина, Селена и дети должны находиться под неусыпным присмотром, а все остальное – нужно еще обдумать и встретиться вечером, ближе к закату. С тем и разошлись.

В предполуденные часы, особенно в ненастные сезоны, жизнь в городах Мира затихала. Это в деревушках нельзя запереться и сидеть в укрытиях: то скотину кормить, то поить, то убирать за ней, вода сама не польется, на грядках тоже ничего не вырастет, если за ними не ухаживать – так можно и ноженьки протянуть и ушеньки отдать за бесценок. В городах же иначе – закупались продукты заранее, запасались водой и всем остальным, необходимым. Если в сезон ветров еще находились отважные, которые выходили даже за пределы городских стен, то в период дождей старались нос на улицу вообще не высовывать. При сильных ветрах могло просто сдуть, но далеко не уносило, а вот от воды, льющейся с неба сплошным потоком, никакого спасения не было – если упадешь, то рискуешь попросту захлебнуться. Сезон ветров заканчивался, оказавшись слишком коротким для обычного – порывы стихали. Пыль, поднятая постоянными потоками движущегося воздуха, тончайшим покрывалом окутала все – дома, деревья, припорашивала дороги. Наступала тихая, ясная погода, ярко светили солнца и, выглянув из окна, казалось, что все закончилось, что в этот раз обойдется без дождей, наступит сразу теплый сезон. Но, те, кто живет не в городе, знают, если после ветров сразу наступит тепло – быть голоду в Мире, высушенная ветрами почва не взрастит урожая и не накормит никого. За несколько тихих дней между сезонами становится невыносимо жарко, воздух накаляется так, что на улицах просто нечем дышать. В переулках возникают миражи, подрагивающие от зноя, стихают звуки, малейший шорох слышится далеко окрест и порой пугает до икоты. Дети, зачатые или родившиеся в межсезонье вырастают нервными и крикливыми, особенно у свободнокровых граждан.

В замке Примов ближе к полудню тоже воцарилась тишина. Дети, изнуренные наступившим зноем, вяло плескались в небольшом бассейне во внутреннем дворике замка, неподалеку в деревянных креслицах примостились разморенные Селена и Лентина, чуть далее – положено так – сидела Прима со спящим царенком на руках. Где был Прим – никто не знал, на то он и божественный наместник, чтобы находиться там, где никто не ожидает. Тишина, зной, лишь слышно, как жужжат насекомые над цветущими кустами. В дворцовом саду ни пылинки, каждый листик любовно ухожен и вымыт – у здешних садовников воды запасено столько, что они могут пережить лет десять засухи без малейшего ущерба. И вдруг эта тишина и благолепие были нарушены – в мощеный светлым камнем дворик стремительно вбежал рыцарь в запыленных доспехах, местами сильно погнутых, заляпанных чьей-то кровью. Он спешил так, что его шпоры высекали искры. Преклонив колено перед правительницей, он поспешил сообщить о нападении диких на приграничные края, о разрушении Часовых башен, о массовых убийствах мирян, о пожарах, раздуваемых неутихающими ветрами в разных углах Мира, о летающих тварях, появившихся вблизи Речного перекрестка и об ущербе, нанесенном ими. Просил сообщить о прибытии рыцаря Крауна да Брина и поспособствовать быстрейшей отправке кавалерии на границу, желательно бы на единорогах – чтобы успеть предотвратить отбытие обоза с мирянами, увозившими их в рабство в самое сердце Крогли. Скороговоркой доложил обо всем и повалился на бок, глухо стукнувшись шлемом о камни. Погнутое забрало, едва державшееся на креплении, с тихим звоном отвалилось. Набежали слуги, охрана. Прима приказала осмотреть прибывшего, созвать Совет. Девушки вскочили еще до того, как рыцарь закончил свой горестный доклад. Прима велела им и детям отправляться в свои покои, приготовиться соответствующим образом и ждать. Царенок уже был передан в руки нянек, которые должны были защищать его любой ценой, они моментально укрылись в крыле наследника.

Неизвестно откуда взявшийся Прим отдал указания о срочном сборе Совета кастырей. На Совет приглашались капитаны королевской кавалерии: пастырь-рыцарь Габриэль де Хомос и капитан весовщиков Маркело де Балиа. Малый зал Совета начал наполняться приглашенными. День плавно катился к окончанию, но сонной дремы, царящей недавно, словно и не бывало. На горизонте собирались тяжелые темно-серые тучи, грозящие скорыми ливнями. Межсезонье заканчивалось. Ди Астрани зашел в покои за кровницами и их притихшим сопровождением. Они поспешили присоединиться к уже собравшимся. Селена была задумчива и немногословна, пыталась вспомнить что-то, вот как бывает, хочешь вспомнить какое-то слово, которое никак не приходит на ум, или крутится мотивчик привязчивый, а песня никак не вспоминается. Что-то знакомое было в том рыцаре, рухнувшем неподалеку. Лицо его казалось смутно знакомым, но где и когда она могла его видеть – никак не давалось.

Когда все приглашенные, кроме матери Оливии, были на месте, Прим велел закрыть двери. Зловещая тишина воцарилась в небольшом зале. Кастыри, капитаны, гости – никто не решался первым сказать что-либо. Правители восседали неподвижно и молча, как никогда походя на свои изваяния. Лишь дети устроили возню на полюбившемся им диванчике, деля места. Взрослые молча наблюдали за их перебранкой, пока Мирра не решила, что пора зубами отстоять свое место и не укусила Эйба так, что он взвыл достаточно громко, чтобы можно было на них шикнуть за нарушение приличий. Но шикать на своевольных нарушителей тишины не стал никто – детская непосредственность разрядила обстановку и можно было думать, а не сидеть в ступоре с единственной мыслью, пульсирующей: «Все кончено, все пропало, все кончено, все пропало…». Когда Эйб завопил, присутствующие окончательно встряхнулись, вспомнив, что пережили дети и как они смогли спастись – сами, без посторонней помощи. Дети Мира заслуживали хотя бы того, чтобы за их будущее боролись.

Прим вкратце сообщил собранию о печальных новостях, принесенных гонцом. Кастыри хотели заслушать рыцаря с более пространным докладом для того, чтобы оценить масштабы ущерба, но прибывший до сих пор был без сознания, и вопросы пришлось отложить. Совет согласился с назначением новых Маршалла и Магистра – без обсуждения членами Совета каст, положившись лишь на мнение почтенного негоцианта Януара Голдмана. Отныне главой весовщиков становился Димир де Балиа, из Ведска; Магистром – отец Юлиан Благовест, из славного города Юстиги, что на противоположном от Блангорры берегу Великого Брона. Они уже прибыли и прибыли первыми. Остальным претендентам отправлены срочные депеши с вежливыми объяснениями случившегося. В зале становилось все холоднее, несмотря на разожженный камин, в котором вновь полыхало целое бревно. Принесли свежезаваренное кафэо, детям – сладкое молоко и печенье. Обсуждение дальнейших действий никак не могло начаться – никто не знал, что предложить. Решили дождаться прибытия матери Оливии. Напитки выпиты, кастыри вполголоса обсуждали какие-то свои ежедневные проблемы. Дети, пригревшись и перекусив, задремали. Астрономы молчали, думая каждый о своем. Примы сидели, словно изваяния – никогда не скажешь, что они могут двигаться, разговаривать, или испытываться хоть какие-то чувства. За дверями послышался шум, они широко распахнулись и в проеме показались развевающиеся серые одежды – мать-повитуха вбежала, на ходу извиняясь за опоздание. Споткнулась о ковер, и из ее рук выпало два листа с какими-то схемами: