Николай Агаянц - Поединок. Выпуск 2 Страница 16

— Я принадлежу к движению «Католики за социализм». Учение Христа не противоречило и не противоречит марксизму.

— Разве?

— Социальная доктрина церкви всегда зиждилась на признании высокогуманных принципов свободы, равенства и братства. Беда в том, что нерадивые пастыри веками выхолащивали революционную суть заветов сына божьего и его апостолов. Их и сейчас предостаточно, таких пастырей. Но есть и другие. Мы — а нас немало в странах Латинской Америки — стремимся возродить в обществе идеалы раннего христианства. Мы идем в массы. Простыми рабочими поступаем на заводы, фабрики, рудники. Я, к примеру, коммивояжер. Продаю книги. И заметьте, сеньор О’Тул, предприниматели нас боятся. Мой хозяин не подозревает, что я священник. В противном случае меня давно бы уволили.

— А не проще ли свои идеи высказывать с амвона?

— Увы! Я понял, что, возглавляя приход, практически невозможно вести революционную пропаганду среди трудящихся. Без эвфемизмов в этом случае не обойтись, а иносказания не до всех доходят.

Принесли ужин. Стюардесса не стала будить приморившуюся старушку. Мы же с красноречивым падре принялись за бифштекс. Я не раз встречал левых в сутанах, и всегда мне были непонятны эти люди. Кто они? Блаженные? Подвижники? Или попросту ловкие слуги Ватикана, пытающиеся не отстать от эпохи?

Священник допил кофе. Промокнул рот бумажной салфеткой и вновь повернулся ко. мне. Его интересовало, где я постоянно проживаю, надолго ли собрался в Аргентину и зачем. Узнав, что в моем предполагаемом журналистском маршруте значится Сан-Мартин-де-лос-Андес, он с воодушевлением воскликнул:

— В этом забытом богом городке настоятель монастыря Святой Троицы — мой друг! Обратитесь к нему. Падре Лукас — преобязательнейший человек. Он охотно покажет вам достопримечательности: новую больницу для бедных с рентгеновским кабинетом, который, правда, пока не работает, кварталы ремесленников, скотоводческие фермы в окрестностях и замечательный лепрозорий.

«Каравелла» пошла на снижение. Мы подлетали к распластавшемуся на равнине самому большому городу южного полушария — Байресу (так называют аргентинскую столицу ее жители — «портеньос»).

Таможенные формальности не отняли много времени. Простившись с падре Порфирио и тут же забыв о нем, я нанял такси. Попросил шофера отвезти в любой приличный отель. Общительный водитель на непривычном для меня местном диалекте выпалил с дюжину названий, из которых удалось разобрать лишь одно — «Инглатерра».

— Хорошо, отправимся в «Англию».

Семимиллионный Байрес встретил нас долгими километрами разномастных и разнокалиберных строений (я ахнул, увидев на одном из домов номер 10053). Темпераментная толпа морским приливом захлестывала улицы. Пешеходы, не считаясь со светофорами и заливистыми трелями полицейских свистков, бросались прямо под колеса автомобилей и автобусов. Казалось, каждый здесь помышляет о самоубийстве, но только не всем это удается. Водители не уступали им в безрассудстве, неслись сломя голову, будто на финишной черте сумасшедших гонок их ждал, по крайней мере, гран-при.

— Не спешите! — взмолился я.

Таксист осклабился:

— Сеньор иностранец — не первый, кому становится муторно от уличного движения в Буэнос-Айресе. Но не волнуйтесь: хоть нас, шоферов, и называют «асесинос» — убийцами, жертв дорожных происшествий в Аргентине не больше, чем в других странах, — при этих словах он присвистнул, как заправский аргентинский ковбой гаучо, и дал шенкеля своему покрытому свежими ссадинами восьмицилиндровому «мустангу».

«Приличный отель», обещанный удалым таксистом, обернулся заурядной второсортной гостиницей, построенной во время оно в добрых традициях кастильских постоялых дворов. Англией в «Инглатерре» и не пахло. Впрочем, привередничать я не стал, не рискуя вновь окунуться в автомобильный омут: жизнь, в конце концов, дороже удобств.

После беспокойной ночи, проведенной в неуютном и душном номере, я решил развеяться, побродить по городу. Но меня хватило часа на два. Когда тебе перевалило за сорок и ты досыта насмотрелся на мир, чужедальные края приедаются быстро. Вот почему бездумная поначалу прогулка завершилась деловым визитом в Ассоциацию иностранных журналистов. Мне тут же выдали корреспондентскую карточку, снабдили адресами, телефонами коллег и местных политических деятелей. Долго расспрашивали о развитии событий в Чили со времени мартовских выборов.

Этот визит имел неожиданные последствия.

Вечером портье вместе с ключом протянул старательно заклеенный конверт:

— Вам письмо. — Заметив мое удивление, добавил: — Не извольте сомневаться. Здесь же ясно написано — «Номер 212, мистеру Фрэнсису О’Тулу». — Он понимающе и восхищенно причмокнул губами: — Очаровательная сеньора — загляденье. Блондинка! А фигура! Вылитая Джейн Мейнсфилд. Назвалась вашим старым другом. Видно, тоже из Канады. Говорила со мной по-английски.

Записка, которую, не отходя от конторки, я извлек из надушенного конверта, ровным счетом ничего не прояснила:

«Настоятельно прошу о встрече. Жду вас завтра в час дня в кафетерии «Джиоконда» на улице Флорида. Я подойду к вам.

Заранее благодарю.

Странное, трепетное имя незнакомки преследовало меня даже во сне, бредовом и болезненном, как сюрреалистические фантазии Сальвадора Дали.

Рваными клочьями пепла стремительно падали облака. И все не могли упасть на раскаленную докрасна пустыню в черных шрамах глубоких трещин, над которыми клубились ядовито-зеленые испарения. В овальное — медальоном — разводье туч с размаху врезался месяц. Акульим плавником вспорол темную лазурь — небо разверзлось. Надо мной парил тяжелый гранитный крест чудовищных размеров. С распятой женщиной. В гнетущем безветрии медленно шевелились складки пропитанной кровью легкой туники и пряди длинных медвяных волос, скрывавших лицо.

«Аллика! Аллика!» — в отчаянии крикнул я.

Она рывком подняла голову.

Наши взгляды встретились.

Это была Глория.

Без четверти час, заказав бутылку «пепси» и попросив официантку прихватить свежий номер газеты «Ла Расон», я сидел в кафетерии «Джиоконда» на самом видном месте — за свободным столиком у входа. Будничная обстановка закусочной средней руки никак не вязалась в моем представлении с романтичностью предстоящей встречи. Где же моя загадочная блондинка? Ни одна из студенток, секретарш, модисток, продавщиц из соседних магазинов, забежавших на обеденный перерыв в это бистро со своими приятелями, не соответствовала всемирно известному стандарту безвременно усопшей голливудской дивы.