Эмилио Сальгари - Талисман Страница 16

Педро застонал.

— Мужайся! — крикнул ему измученный Карминильо. — Избавление близится! Смерть идет!

— Покорнейше благодарю! — отозвался Педро. — Я лично ничего не имею против смерти, но, признаться, предпочел бы, чтобы шла не избавительница-смерть, а избавительница-жизнь!

Огромный лев со сверкающими глазами одним прыжком выскочил на поляну. Он жадно принюхивался, раздувая ноздри и хлеща себя по бокам хвостом: кроме запаха падали, лев чуял еще и другой запах, — он чуял присутствие живых людей.

И это сбивало его с толку лев подозревал тут западню, ловушку и негодовал на дерзость человека, и задыхался от ярости.

Испуганный шакал, уже подбиравшийся к трупу быка, внутри которого лежал почти потерявший сознание Педро, жалобно взвыв, шарахнулся в сторону и пропал за кустами. Какая-то ночная птица, мягко шурша огромными крыльями, пронеслась над полянкой и уселась на ветвях ближайшего дерева.

Лев опять заревел и приготовился к прыжку.

В это мгновение на опушке леса появилось словно видение ночи: это была высокая статная женщина, вся в белом. В ее руках сверкал ятаган Ее глаза горели непреоборимой решимостью. Ее шаг был верен и спокоен. И двигалась она неслышно, как тень, как призрак ночи…

Карминильо, тоже терявший последние силы, подумал, что это начало предсмертных галлюцинаций.

— Слава тебе, смерть-избавительница! — прошептал он. И потом в экстазе забвения добавил:

— Заморра! Я умираю с мыслью о тебе!

Но вернемся немного назад и посмотрим, что же было с другими героями нашего рассказа, с предателем Янко, с «Госпожой Ветров» — старой цыганкой Зизи-Саббой и со злополучной претенденткой на эфемерный трон фантастического цыганского царства, красавицей хитаной Заморрой.

Как помнит наш читатель, Заморра одновременно с испанцами сделалась пленницей рифов. Вождь, сменивший убитого Абдаллу, отдал какой-то приказ двум воинам.

Те привязали Заморру к крупу вьючной лошади, уселись на своих коней и повезли пленницу куда-то в сторону от пути к дуару рифов…

Некоторое время они ехали молча и, казалось, не обращали внимания на пленницу. Но на самом деле оба украдкой, искоса наблюдали за ней.

Хитана была бледна как смерть. Ее пышные черные кудри выбились из-под своеобразного тюрбана, прикрывавшего ее голову, и в беспорядке рассыпались по плечам.

— Хассан! — вымолвил один из воинов, обращаясь к другому.

— Что тебе, Ахмед? — встрепенулся тот.

— Хассан! Видел ли ты когда-нибудь женщину, подобную по красоте нашей пленнице? Сидела ли у твоего очага когда-нибудь такая пери11?

— Она не наша пленница, — угрюмо ответил Хассан. — Она пленница племени. И мне нет дела до ее красоты.

— А мне есть дело! — пылко ответил Ахмед. — Ты уже стар, и твой гарем полон женщин, и ты богат, ты можешь покупать себе невольниц. А я беден, и в моем гареме только две женщины. И одна — ее лицо испортила оспа, лишившая мою Айме одного глаза. Вторая женщина не в счет: это старая негритянка, безобразная, как хуру, призрак могил. А я молод, и мне нравятся красивые женщины!

— Что ты задумал? Мы должны передать пленницу в условленном месте старухе.

— Мы должны? Во имя чего, Хассан?

— Мы обязаны повиноваться приказанию вождя, Ахмед!

— А если я не признаю власти вождя? Если я смеюсь над его приказаниями? Я — вольный риф, и я не признаю над собой ничьей власти, кроме власти Аллаха. И я думаю, что тут сказывается воля самого Аллаха: Аллах посылает мне желанную добычу в образе прекрасной, как мечта сна, женщины. Она будет царицей моей души, звездой моего гарема, эта пленница!

— Ты забываешь обо мне! — гневно воскликнул Хассан.

— Что это значит? — насторожился Ахмед.

— Ты забываешь, что я старше тебя, и уж если на то пошло, то я имею больше прав на добычу, чем ты!

— Что? Ты хочешь оспаривать у меня пленницу? — взвизгнул первый.

Второй, быстрый как молния, выхватил свой ятаган и угрожающе взмахнул им.

— А! Так ты вот как! — задыхаясь, кричал Ахмед. — Но и я умею владеть оружием, шакал!

И он с ятаганом в руках ринулся на Хассана. Клинки скрестились со звоном.

Оба были отличными фехтовальщиками, и в борьбе, даже подвергшись пароксизму слепой ярости, не забывали ни на мгновение своего искусства нападать и защищаться, наносить удары и парировать их.

Первая схватка кончилась ничем. Только по атласной коже одного из коней заструилась алая кровь оцарапанного животного.

Разъехавшись, рифы готовились вновь ринуться друг на друга. Заморра, пришедшая в себя, мрачно следила горящим взором за всеми перипетиями внезапно разгоревшегося поединка и побелевшими устами шептала проклятия, от души желая, чтобы в свирепой схватке пали оба рифа.

И опять сшиблись враги.

На этот раз схватка была короче первой, а результаты значительней: ятаган Ахмеда нанес глубокую рану в левое плечо Хассана, клинок ятагана Хассана вонзился в грудь молодого разбойника и вышел со спины меж лопаток.

Ахмед склонился набок, соскользнул с седла, упал головой наземь. Его конь испуганно метнулся в сторону. Нога умиравшего запуталась в стремени. Конь помчался стрелой, волоча за собой тело Ахмеда. Голова его с глухим стуком ударялась о землю. Потом стремя распуталось, и Ахмед растянулся во весь рост. Его конь, дрожа всем телом, остановился в двух шагах и налитыми кровью глазами глядел на своего поверженного в прах господина.

Хассан медленно, не спеша приближался к побежденному врагу. Увидев его, Ахмед пытался приподняться, и его холодеющие руки искали дрожащими пальцами рукоятку кинжала.

С кривой улыбкой, скаля белые зубы, Хассан наклонился над молодым рифом и медленно, не спеша, методично принялся водить по его шее лезвием короткого и тупого ножа.

— Доволен ли ты, Ахмед, сын Махмуда? — спросил он, проводя по горлу юноши кровавую борозду. — Ты мечтал об обладании гурией рая Магомета? Отправляйся же туда, где найдешь многое множество настоящих пери!

Тело Ахмеда содрогнулось от головы до пяток, голова, почти отделенная от туловища, откинулась назад. Глаза закатились.

Налюбовавшись видом агонии врага, Хассан, опьяневший от запаха крови, направился к Заморре, глядевшей на него с ужасом и отвращением.

— Ха-ха-ха! — засмеялся риф. — Ты испугалась, смуглая красавица? Ты дрожишь всем телом? Не бойся меня, моя голубка! Ты слишком хороша, чтобы погибнуть под ножом!

Чего тебе бояться?

Ты должна гордиться!

Из-за тебя уже погиб один из лучших воинов нашего племени. Ты околдовала его своими взорами. Ты свела его с ума своей красотой. Ты — опасное существо!

Но когда ты станешь моей рабой, моей игрушкой, моей принадлежностью, — ты перестанешь губить людей своими чарами, голубка из страны наших врагов!