Густав Эмар - Тайные чары великой Индии Страница 16

— Вы в одном из моих любимых местопребываний, — сказал Валентин, зажигая факел и обирая около стены несколько охапок сухого хвороста. — Я сюда очень часто приходил, — прибавил он, грустно улыбаясь, — этот грот был театром очень грустных происшествий; это было десять лет тому назад; все позабыли их, кроме меня; пещера эта известна только двум личностям: Курумилле и мне; вы единственный человек, который проник сюда после тех происшествий, на которые я намекаю; мы здесь совершенно безопасны; мы можем говорить, не опасаясь нескромных слушателей или взглядов; мертвые одни нас слушают, — прибавил он, ударяя по месту, где земля слегка возвышалась, — мертвые верно хранят тайны, которые им поверяют; огонь зажжен, сядем и поговорим; главное, будьте откровенны и прямо идите к цели; необходимо, чтоб я знал вашу историю до мельчайших подробностей, для того чтобы подать вам полезную помощь.

— Мне нечего скрывать, сеньор. Благодаря Бога, жизнь моя была всегда чиста; моя совесть укоряла меня только за почти детские шалости.

— Я вас слушаю; но для того, чтоб ускорить разговор, который может очень долго продолжиться, а вы знаете, как нам каждая минута драгоценна, я должен предупредить вас, что дон Бенито Рамирес, поручая вас мне, постарался ознакомить меня самым точным образом с частью вашей жизни до того происшествия, которое свело нас теперь; я знаю ваше имя, вашу семью, ваше положение в свете и вашу хорошую репутацию. Впрочем, вы должны понять, мой друг, что дон Рамирес не решился бы поручить вас так искренно моей дружбе, если бы он хоть немного сомневался в вашей честности. Итак, главное — прямо к делу, я могу пожертвовать вам только два часа.

— Я сам, — ответил тот, — должен быть до восхода солнца в лагере капитана Кильда; я буду краток.

Я был пассажиром корабля, на котором дон Мигуэль Тадео де Кастель-Леон ехал из Бахии в Новый Орлеан с двумя детьми, которых вы знаете. Я был скомпрометирован в одном заговоре и, чтоб избежать тех, в чьих пуках была власть, оставил Мексику и хотел приютиться в Бразилии. Вы знаете, как все делается в нашей несчастной стране. После нескольких месяцев мои друзья по политике изгнали тех, кто принудил меня к изгнанию. Как только это известие дошло до меня, я тотчас же оставил Бразилию. Единственный корабль, который снимался в то время с якоря, шел к Новому Орлеану; из этого города до мексиканской границы недалеко. Деньги у меня были; я поехал. Осторожность вообще одна из мексиканских добродетелей. Не зная, нет ли третьего заговора, который во время моего путешествия мог низвергнуть моих друзей и сделать из меня опять изгнанника, я тщательно скрывался. Я говорю по-английски так же хорошо, как и на моем родном языке; я выдал себя за богатого плантатора из Техаса, живущего в Гальвестони, который по делам ездил в Бразилию. Северные американцы — страшные эгоисты, вы это знаете, сеньор, всякий у них живет для себя, не заботясь, что делает сосед, так же и сосед не осмелится неосторожно вмешаться в не касающиеся его дела другого. Никто и не покушался разрушить мое инкогнито, и оно сохранилось прекрасно. Дон Мигуэль Тадео де Кастель-Леон, запасаясь у капитана разными сведениями на мой счет, старался завязать знакомство, цель которого я не совсем хорошо понимал. Я чувствовал к этому человеку какое-то необъяснимое отвращение; впрочем, так как у меня не было настоящей причины, чтоб совершенно отдаляться от него, то я, оставаясь довольно сдержанным с ним, все же боялся нажить в нем себе врага. После я себя очень за это хвалил; когда наши отношения сделались более дружескими, мне удалось узнать от несчастных детей ужасную историю, которую вы уже знаете. Дрожа и со слезами умоляя сохранить в тайне их рассказ, Луис и его сестра, донна Розарио, рассказали мне роковую смерть их отца и матери и ужасные преследования, которым они подвергались, от недостойного их родственника. Я понял тогда причину, почему дон Мигуэль Тадео так упорно желал сойтись со мною, к какой цели вели его расспросы о невольничестве в южных Соединенных Штатах, и о том, каким образом оно там велось. Я буду с вами откровенен, сеньор, как уже обещал, я мог бы сказать вам, что ужасное поведение дона Мигуэля меня возмущало; что касается жертв, они внушали мне крайнее сожаление, и я готов бы был их защищать, но я не хочу лгать. Я сожалел о бедных детях от всей души: при случае я бы попробовал защитить их от известных жестокостей, варварство которых оправдывало бы мое вмешательство, но далее этого я не пошел бы. Во-первых, потому что дело до меня не касалось, к тому же положение дона Мигуэля Тадео было ясно и твердо, ничто не отличало его от других пассажиров; нет, то, что заставило меня предаться телом и душой этим несчастным детям, была чисто личная до меня касающаяся причина. Донне Розарио было тогда пятнадцать лет, она была высока, хорошо сложена, что делало ее старше ее лет; я вам ничего не скажу о ее красоте, сеньор, вы, без сомнения, ее знаете?

— Нет, — сказал Валентин, качая с грустью головою, — но я хорошо знал ее мать, на которую, говорят, она очень похожа.

— Я не мог видеть донну Розарио и не полюбить ее; до тех пор я еще не любил; я не знал роковой силы этой страсти; я даже, как большинство молодых людей, находил, что любовь совсем не существует. Приехав в Новый Орлеан, я должен был поневоле расстаться с доном Мигуэлем и двумя детьми; но я нашел время просить донну Розарио не унывать и сказать, что, что бы ни случилось, я всегда буду охранять ее. Бедный и милый ребенок простился со мною со слезами на глазах и удалился к своим родственникам, или, вернее, к своим палачам. Но я твердо сдержал данное мною обещание. Оставаясь невидимым, я не терял из виду молодую девушку; после отъезда дона Мигуэля в Бразилию мне удалось увидеть донну Розарио во время коротких прогулок, которые она делала со своими пансионскими подругами. Положение, в котором находились дона Розарио и ее брат, позволяло употребить даже сильные средства, чтоб помочь им и вырвать из рук их неумолимого врага, отсутствие которого скрывало без сомнения какой-нибудь обман. Запасясь согласием донны Розарио и ее брата, я вызвал мою мать в Новый Орлеан; она должна была взять под свою защиту обоих детей и заменить им семью, которой они были лишены, а также присматривать за донною Розарио, пока я не возвращусь из Чили, куда я хотел поехать после освобождения детей. К тому же я хотел заявить совету в Чили об измене, жертвами которой были донна Розарио и ее брат, и испросить для них его покровительство.

— Все это было прекрасно рассчитано, сеньор; вы действовали, как человек с душой и умом.

— Я приступил сейчас же к исполнению задуманного мною плана. К несчастию, независящие от меня причины помешали и задержали приезд моей матери в Новый Орлеан; в тот самый день, когда я хотел действовать, я узнал, что дон Мигуэль вернулся в Луизиану и что неделю тому назад оба молодые люди пропали, и невозможно было узнать, где они находятся. Эта ужасная новость привела меня в отчаяние; удар был жесток; долго моя жизнь была в опасности. У меня сделалось ужасное воспаление в мозгу. В течение двух месяцев я был между жизнью и смертью. Но молодость восторжествовала над болезнью: я вернулся к жизни и страданиям. Благодаря присутствию моей матери в Новом Орлеане, где она и теперь находится, два длинных месяца, в которые я лежал бесчувственным, не были совсем потеряны. Несколько ловких людей, посланные по следам несчастных детей, удачно отыскали их.