Алик Затируха - Искатели сокровищ Страница 17

– Может быть, Вася, ты думаешь, что барышни с НЛО будут похожи на ящериц или осьминогов? – успокаивал я комиссара. – Ничуть не бывало: все как одна – ясноглазые, веселые, загорелые, с прекрасными фигурами…

– И все до одной – комсомолки, регулярно платящие членские взносы, – добавлял фигуристым барышням НЛО положительных качеств Моня.

И все-таки в окончательной редакции уфологической легенды хорошенькие стюардессы НЛО оставались за кадром, не вводя в соблазн комиссара нашей экспедиции.

Распределили новые обязанности. Коллеги великодушно даровали мне самый высокий титул – Главный Теоретик Уфологии. Выбившись в такие большие чины, я, как всегда, обещал пристроить на теплые уфологические должностишки и своих товарищей.

Перемена экспедицией легенды прекрасно оправдывала себя. Как и следовало ожидать, среди туристов не было ни маститых университетских профессоров уфологии, ни робких студентов уфологических техникумов, ни их надоедливых знакомых. Прочь закостенелую зоологию! Никто не принесет теперь из МГУ заспиртованного крота и не станет с пеной у рта доказывать, что он ничем не отличается от крота-эндемика полянки имени ХХV съезда. Научная конфронтация нам теперь была не страшна. Поиск сокровищ прекрасно сочетался с уфологией: места для взятия «проб аномального грунта» в точности совпадали с кладоискательскими шурфами.

… – Я вот смотрю – вы все копаете и копаете…

– Уфологическая экспедиция. Места посадок НЛО. Аномальная зона. Берем пробы грунта для последующего лабораторного сравнения местного и фонового излучения. Отступите, пожалуйста, подальше, товарищ! Вы можете нарушить энергетику зоны.

И зевака покорно отступал, преисполненный уважения к аномальной зоне, уфологической экспедиции и пробам грунта.

… – Вот теперь я спокоен, – с аппетитом уплетал я горячий обеденный супчик. – Теперь нам, уфологам-любителям, никто серьезно не помешает. Теперь мы обязательно откопаем свои сокровища.

– Если они есть… – по обыкновению охлаждал мой кладоискательский пыл Моня.

Я по обыкновению игнорировал все сомнения в этом.

– …Теперь мы откопаем свои сокровища, не отвлекаясь на всякие высоконаучные диспуты… Я считаю, товарищи, что пора уже набрасывать тезисы для торжественной дневниковой записи. Что, если начинаться она будет так: «День Х, час Y, разведъяма номер Z. Тихо звякнуло железо о железо. Раздался испуганный возглас: „Есть!“ На Поляне имени исторического ХХV съезда родной КПСС стало оглушительно тихо. Еще не веря в свою удачу, члены экспедиции, обнявши друг друга за натруженные плечи, склонились над зияющим провалом ямы. Капельки горячего пота, падающие с их одухотворенных лиц, разъедали ржавчину на крышке драгоценного сундука…» Вася, Моня, ну-ка, включайтесь в творческий процесс! Какие еще живописные детали следует добавить в историческую дневниковую запись?

– «Алчно сверкнули глаза комиссара…» – тут же добавил живописную деталь в грядущую дневниковую запись Моня.

– Еще посмотрим – у кого они сверкнут более алчно… – Вася хоть и косвенным образом, но соглашался с тем, что день Х, час Y и разведъяма номер Z обязательно найдут свое место в истории советского кладоискательства.

Тезисы для торжественной дневниковой записи были подготовлены. Оставалось только вставить туда Х, Y и Z.

…И в этот раз запахи скромного экспедиционного обеда привлекли внимание стаи бродячих псов, избравших эти места своей загородной резиденцией. Собаки улеглись у кромки леса, с жадностью принюхиваясь к простеньким ароматам пакетных харчишек. Это продолжалось недолго. Вожак, понимая, что такое времяпровождение только расслабляет подчиненных, поднял стаю и увел ее от миражей – праведными собачьими трудами хлеб свой насущный добывать.

Но в этот раз убежали не все. Один пес остался. И остался, как оказалось, с очень серьезными намерениями.

В начале своего пути к нашей палатке он только все сильней вилял хвостом. Потом виляние перешло на все его тело. Последние метры он прополз на брюхе. Выражение его морды было понятно любому: «Сами видели, в какую подозрительную компанию занесла меня судьба. А разве таково мое предназначение? Разве не достоин я лучшей доли?.. Всегда с большим интересом присматривался к вашей экспедиции. Вполне сочувствую ее высоким целям. Возьмите меня к себе, пожалуйста! Надеюсь оказаться полезным работником. Все задатки для этого у меня имеются…»

Вожак еще раз оглянулся и призывно гавкнул. Не помогло. Видать, намерения дезертира были серьезными и продуманными.

– В парне есть что-то от ризеншнауцера, а? – неуверенно оценивал я подозрительную породу гостя.

– А, по-моему, в его сотворении больше замешана кавказская овчарка, – предположил Вася.

– А, по-моему, в его сотворении больше всех замешан пьяный в дымину хирург-ветеринар, – присоединился к кинологическим исследованиям Моня. – Понапришивал друг к другу части от разных собак – вот и получилось черти что.

– Не всегда разбойником был, ошейник вон есть, – я заметил в густой шерсти пса ремешок.

– Выбрасывают хозяева собак на улицу, вот они и дичают, – сочувствуя гостю, сказал Вася.

– Этот больше дичать не желает. Что будем делать? Поставим на довольствие? – задал я вопрос коллективу.

– А геркулесовую кашу будешь есть? – ласково спросил Вася.

Верно оценив благожелательные интонации, кобелек снова завилял всем телом и тихо заскулил. Это было расценено как согласие на все, и я вынес решение:

– Записать в дневнике экспедиции: «Пришел пес. Рекомендации отсутствуют, но собеседование выдержал успешно. Зачислен в штат экспедиции уфологом-наблюдателем. По совместительству – ночным сторожем. Кличка…» Как назовем нашего нового товарища?

Невыразительные Васины Джек и Полкан не получали поддержки коллектива. Но, учитывая его бурные идеологические протесты, Партизаном нового члена экспедиции решено было звать только временно – до того, как в уфологическом лексиконе подберем для него что-нибудь не так режущее комиссарский слух. Сам Партизан свою кличку принял безропотно и с первых минут стал откликаться на нее так, будто тоже прекрасно понимал: временное – это навсегда.

…Всего несколько дней прошло после учреждения Дня уфолога, а слухи об НЛО и аномальной зоне расползлись далеко окрест. На поляне имени ХХV съезда стали появляться люди, желающие выразить свои симпатии уфологии и свое искреннее почтение – уфологам. К нашему удивлению, пробами аномального грунта заинтересовалась даже мытищинская пресса.

«Свои, Бобик, свои!» – солидным голосом уговаривал Партизана пропустить его в аномальную зону юный корреспондент «Мытищинского комсомольца». Он был вежлив, но напорист. Уходил с полянки не с пустыми руками.

– А напечатаете? – спросил я, кивая на исписанные страницы в блокноте журналиста.

– Вообще-то такие материалы – НЛО, экстрасенсы, аномалии – так же труднопроходимы, как всякие упоминания о катастрофах, проституции или массовом падеже скота на родных просторах. Но у нас же Уткин редактор! Слышали? – юнец-писака сказал об Уткине так, как сказал бы о своем полководце суворовский солдат. – Дуй, говорит, Витюха, посмотри, что там за Чудо-Юдо в лесу объявилось? Давненько мы цензуру-матушку не дразнили…

Моня, как и было условлено еще в котлетных Филях, освобождался от зоологических, а потом уфологических работ раньше других.

Официально причину такого освобождения я озвучивал так: «Откопаем или нет драгоценный сундук – это еще бабка надвое сказала. Но без нетленных ценностей мы отсюда не уйдем. У нас будет полотно Моисея Абрамовича Рабиновича».

Моня, тоже понимая, что за Васей и мной, как землекопами, ему не угнаться, старался оправдать официальную версию освобождения.

Вася, осторожно заглядывая через плечо Мони, с удовлетворением убеждался, что это полотно не станет вызовом советской власти и потому не обяжет его в очередной раз выступить в ее защиту.

Оказывается, кистью и красками Моня мог не только бодаться с государством. Сейчас он писал пейзаж. Простой и трогательный. Он писал нашу полянку.

– Молодец, Моня! – атлет Вася бережно обнимал Моню за худенькие плечи. – Правда, Алик, хорошо получается?

– Посмотрим, что получится в итоге, – я старался высказываться сдержанно, как заботливый педагог. – Восторга с мурашками по коже пока не чувствую. Восторг с мурашками по коже – вот реакция здорового организма на любое выдающееся произведение искусства.

…Перед отбоем уфолог-наблюдатель, он же ночной сторож, обегал вверенную ему аномальную территорию, пару раз гавкал на только ему известных злоумышленников, с чувством выполненного долга заходил в нашу палатку, ложился у входа и, казалось, тоже с большим интересом слушал на сон грядущий, что там передает «Би-Би-Си», – всегда готовый толково отозваться на вопрос: «А вот что на этот счет думаешь ты, Партизан?»