Алексей Козлов - Джунгли Блефуску. Том 1. Великие мормонские трусы Страница 17

– Клара Петровна! Отпустите меня пописить!

– Мышь! Мышь! Что? Молчать! Ты понял, идиот? Что? Морж сухопутный! Молчать! А то я твой грешный язык вырву, празднословный ты пёс, лукавый ты лис, собака, уши на хвост натяну, змея, молчать! Класс! Класс! Это называется класс! Вы – рыбы, рыбы! Нет, это не класс! Это нечно непредставимое! Сообщество диких обезьян-иллюминатов! Откуда берутся такие экзэсовцы? Святого Зосиму вспоминайте! Вот откуда берутся экзэсовцы! Подъезд, отец – безотвественный алкоголик, мать – проститутка! И пошло-поехало! Сборище подонков и сволочей! Ты! Злыдень! Ньюсру! Камеди Клаб областной психбольницы! К доске! Мать алколголичка вскормила двух фригидных людоедов! Макса и Гручо! Макса под ж… клякса и Гручо под ж… куча! Группа опеки и киднепинга, ко мне! Быстрее! Маша! Ласковая моя! Сердечная благодарность! Ты! Где она? Куда спряталась та рыжая сучка? Не та! Эта сучка маленькая! Та большая! Где она? Достать её! Живопырка проклятая! Дедушка в приют отвёз? Я вам дам волынить! Я вам покажу дедулю без штанов! Не Дедюлю! Де-ду-лю! Пересмешник фалованный! Воткни шомпол в ухо! Бетховен! Бен Тховен в таких обносках не щеголял! Он одевался прилично! Вы все будете в приюте для умалишённых кретинов! Передовики психбольницы! Всем делать табуретки! Даша! Дашенька! Что? Что с тобой? Не пердеть! Не пердеть, суки! Я тоже так могу! Фртпрууууу! Не пердеть! Товарищи! Соратники! Слушай мою команду! Раз! Иначе я за себя не отвечаю! Два! Всё! Приплыли! Чуваки! Хи-хи-хи! Я на совещании! Где звонок? Господи! Все свободны!.. Кира! Кирочка! Как хорошо! Три!»

Мы удаляемся от лучшей школы Блефуску и приближаемся к чертогу культуры, музею имени художника Полторашко! Ну и развалюха! Страшно зайти!

Среди картин, тщательно отобранный из Второго Нераскраденного Фонда для постоянной экспозиции в Головном Зале директор Вихлачёв Иван Иваныч отобрал двебольшие картины: «Портрет знатного комбайнёра С. К. Винтомордова у проходной» работы мастера Юрия Запойского и большую батальную экзерсицию группы художников грековцев «Охват восточного фронта Деникина потешной дивизией Иштвана Конюхова в светлых тонах».

Опишем первую из картин, благо для этого краски нам покупать особо не надо!

На большой батальной картине зритель видит в основном густую пыль и едкий дым, символизирующие кровь, пот и слёзы рабочих и крестьян, за которыми едва просматриваются несколько озабоченных физиономий в несвежих подворотничках – это и есть прославленный Потишкин Штаб, из которого был и осуществлён прорыв. Куда и зачем был этот прорыв, никто уже толком не помнит, но всем памятен гам, который он когда-то вызвал.

На самом деле, охват венерала Потишкина, столь горячо попервоначалу поддержанный Лыскиным генштабом закончился полным провалом, флюсом на щеке венерала и гибелью от запора лучшего ординарца венерала Пети Матришкина.

Эра боевых удач подходила к концу. Фортуна отворачивала свои зебры от маленьких людей в широких лампасах.

Лошадиные тележки с пулемётами на гривах были потеряны.

Знаменитый селёдочный форсмажоррейд или «Великий Селёдочный Поход», как его называл полуковик Ювенальной Юстиции Иштван Плюгавройликов, 1867 года рождения, провалился под пол ввиду полной тухлости тогдашней селёдки.

В армии было так холодно, что они всё время спали в костре.

И научились уважать негров, ибо были поразительно схожи с ними. Когда они возвращались с очередных учений, прапорщик смотрел на прожжённое во многих местах тряпьё, свисавшее с плечей, и удивлённо спрашивал: «Мамочка! А где моя шинэль?»

Всё мельчало! А конкурс красоты с участием Кати Блудовой я вообще не хочу припоминать! И не простите! Полное г…! Оцтой!

Как будто из старых запасов девок вынули!

Над городской управой, располагающейся на главной улице, целиком и полностью выложенной серой кармической плиткой, мало того, что всегда висело чёрное беременное облако, по команде губернатора изрыгавшее целительную влагу на истрескавшиеся от зною гороховые поля, так ещё и распласталось большое кривокронное древо Сикамора инад оным постоянно летают вороны, избравшие его узловатую крону местом для надёжного гнездования. Здесь, под охраной двух латников, только иногда таскающий яйца из вороньих гнёзд, как оказалось, можно относительно благополучно и спокойно размножаться под негаснущим Блефускуским всетилом. Во всех остальных местах такого рая для птиц нет, и они сторонятся Блефуску, как места заговорённого и нехорошего. У воронов такой вид, как будто они не заговорят с людьми только потому, что презирают их или вообще не хотят уподабливаться этой двуногой породе.

В девятнадцатом веке в город прилетал аист, он долго вращал головой на тонкой любопытной шее, но не прижился среди таких компанионов и подался на юг, в альпийскиепампасы и плавни.

Там людям не так хотелось есть, и они могли позволить чуждой им твари беспрепятственно бродить по лесам.

И вправду, лучшего место для случки в городе не найти.

Крепкая, по-мелкопоместному крепкая семья ворон представляет из себя костяк животного мира нашей местности. Кроме крыс, конечно, которых тут пруд пруди и которые дают огромное количество видов и подразделений!

Эти вороны, подобно гусям в Риме, существа для города священные, нах, потому что во все времена, руководствуясь сугубым сельским патриотизмом, предупреждали о грозящих городу и стране кошмарных и непредставимых бедствиях, которые неминуемо подступали потом, внося в действия горожан суетливость, а в экономический беспредел, всегда довлевший над банковской и иной деятельностью, небывалый кармический понтильон.

Об этих воронах узнали даже в городе Висбю, когда в журнале «Крокодайлер» вышла заметка энтомолога Гарри Флиппера, буквально воспевшего гений восточного воспитания и дрессировки.

И ещё все в мире знают наши Костёнки, где тридцать тысяч лет назад, до появления моих прожорливых земляков, жили мамонта и саблезубые тигры.

Правда, оказалось, что первыми обитателями Костёнок были негры.

Саблезубым тут тоже было нелегко.

«Король Иордании Абдулла, король Марокко, то есть я хочу сказать, есть целая

серия мест – Катар, Оман – ну, я хочу сказать, мест, приобретающих – Бахрейн —

все они приобретают привычки свободного общества»

Это чуток остужает патриотический пыл, да если на это посмотреть здраво, то тут нет ничего такого, ладно, пусть живут!

Таким образом, мой город знаменит во всём мире, и никто не скажет, что мой город впустую ест мировой исторический хлеб.

Ещё город известен несколькими великими сидениями, и засадами, в результате которых враг был, в общем-то, посрамлён и отброшен.

Особенно это проявилось в последней войне, когда траншеями перерыли едва ли не девять десятых пахоты и болот Чернозёмного Блефуску.

Тогда мешочники шли строем, а фронт окапывался по самые уши, уходя в г… иногда до полцентра земли.

Правда власти никогда не заблуждались об истинной причине местного патриотизма, и город орденами награждали скупо – медалью за Беспримерную Стойкость и орденомВеликого Овсяного Материнства.

Во времена грозного Наполеоновского нашествия, о котором я вам не буду рассказывать ввиду малости резерва времени и общей гадости ощущений, вороны усроили на дереве настоящую истерику, исклевали в труху украденную в притворе «Ревизорской Церкви» Пиплию целовальника Митрича, а ранним утром 22 июня 1941 года, много загодя до слёзного плача друга всех планеристов товариша Иосифа Виссарионовича Сталина, как по команде хлопали крыльями, ловко поворачивались вокруг своей оси иритмично гневно били клювами в корявую, чёрную кору. Их подвиг зарегистрирован в городской летописи, хранящейся под великим присмотром бессмертного сторожа Ивана Ивановича Ро, которому в этом году исполнилось двести сорок лет.

Громкий вороний ор пробудил тогда спавшую летаргическим сном армию Инфант-Инвалидов, которая проснувшись, тут же скорым шагом двинулась по Старой Смугленской дороге и после хоть и целиком полегла у Пахтиной опушки, подкарауленная двумя жестокими экзэсовцами, но зато на целых два часа задержала наглых, самолюблённых тевтонов пердежом и каками, вылетавшими из натуральных дульных отверстий.

Вороны были великими служителями государства.

Они-то вместе с кувшином и попали на герб моего нежнолюбимого города, только стали на нём многоголовыми, как все местные геральдические животные – кентавры, лапифы и толстые анурейские русалки.

Ещё на гербе есть какой-то горшок, значения которого никто не знает, но про который местные cиoнисты Шманский и Глючковский предупредили, что это якобы древнее изображение хилокоста, да вы им не верьте, тут вам такого наговорят, что голова кругом пойдёт!