Альберт Цессарский - Чекист Страница 18

Через несколько минут, забыв о сетованиях матери, о том, что сейчас из гимназии воротится разгневанный отец, Митя мчался по улицам Бежицы в поисках Тимоши и Саши Виноградова.

Минувшей ночью из Брянска прибыли две роты солдат, несколько отрядов конной и пешей полицейской стражи. Еще утром у всех проходных ворот был расклеен текст телеграфного приказа губернатора: удовлетворить одно из требований рабочих — избрать цеховых старост. Одновременно по Бежице разнеслась весть, что нашлись штрейкбрехеры — цеха начали работать. Со всех сторон к заводу спешили возбужденные люди, у проходных останавливались, с хмурыми лицами слушали скрежет и звон металла, доносившиеся из-за высокой заводской стены.

В главной конторе собрались Глуховцев, прибывший из Петербурга член правления, Жаврида и два ротных. Глуховцев нервно бегал по кабинету, покусывая пухлые красные губы, напряженно думал. Член правления, кругленький, упругий, как резиновый мячик, тесно вдвинулся в кресло, растерянно поводил испуганными глазками и сопел.

Жаврида уныло глядел в окно. Говорили только оба ротных.

— Господа! — восторженно восклицал младший, — вы увидите, наша маленькая военная хитрость их сломит. Не сегодня-завтра они придут с повинной.

— По мне, так просто бы дать команду, согнать их штыками на работу, а зачинщиков на заборе перевешать, как предлагает генерал Чардынцев! — угрюмо ворчал второй — старый строевой офицер, уже дважды раненный в эту войну и ненавидевший всех тыловиков.

— Удивляюсь я вам, господа! — остановившись перед офицерами и с досадой хлопнув себя по бедрам, заговорил Глуховцев. — Неужели вы не видите, что у них организация? Их всеми этими игрушками не взять. Нужны другие, радикальные и... и вполне трезвые меры. Ведь каждый день — это огромные потери для акционерного общества, господа!

— Эта потеря для тех солдат, которые сидят в окопах и ждут снарядов! — закричал старый офицер, и у него затряслись руки. — Вот для кого это потеря!

— А, это и так понятно! — поморщился Глуховцев. — Мы все здесь патриоты. Господин ротмистр, а вы спокойны! Вы ничего не предлагаете?

Жаврида отвернулся от окна, устало махнул рукой.

— Все равно!..

— То есть как это? — опешил Глуховцев. — Вам все равно?

— Все равно, сегодня их заставим, завтра они опять...

— Заставить надо по-настоящему, чтоб не повадно было опять! — пролаял из своего угла старый офицер.

— Им есть нечего, — сказал Жаврида, снова поворачиваясь к окну, — их не заставишь.

— Вы обязаны найти выход, господин ротмистр! — почти крикнул Глуховцев. — Вы служите и получаете за это деньги так же, как и я! Не забывайте!

Краска медленно залила дряблую в темных складках шею, лицо, темя под редкими пепельными волосами. Некоторое время Жаврида сидел, не поднимая головы, молча. Потом тихо сказал:

— Да, оба мы служим... Я этого не забываю... — И, словно стряхивая с себя оцепенение, добавил: — Их нужно расколоть — это единственный способ, они слишком сплотились, слишком...

— Вот и займитесь этим, господин ротмистр! — грубо оборвал Глуховцев. — Время и так упущено. А мы, господа, со своей стороны примем самые решительные меры.

Толпа у проходной все прибывала. Волнение росло. Среди рабочих сновали какие-то беспокойные люди, передавали слухи, что с ночи половина цехов работает. Те, кто стоял ближе к воротам, громко переругивались с солдатами, охранявшими завод. Над толпой стали то тут, то там мелькать кулаки. Вот людская масса выдавила из себя тощего всклокоченного человека со смертельно серым лицом. Он несколько мгновений качался над головами, размахивал руками и что-то исступленно вопил, потом провалился в толпу. Все явственнее раздавались угрозы разнести и поджечь завод. За решетчатыми воротами заметался молодой офицерик, засуетились солдаты.

Стоявший рядом с Митей Басок, хмурясь, озирался по сторонам и ворчал:

— Дураки! Как есть дураки! Все дело портят — орут, а чего орут? Темнота. — Внезапно он махнул кому-то рукой, звучно крикнул: — Сюда! Эй! Сюда двигай! — и шепнул Мите: — Наконец идет.

К ним протискивался Саша Виноградов. Коренастый, плечистый, он с силой раздвигал толпу, еще издали успокоительно кивая головой. Веснушчатое лицо его раскраснелось, белобрысый чуб прилип к потному лбу. Он весь сиял.

— Все. Тимофей прошел! — сказал он, подходя.

— Куда прошел? — Митя был огорчен, что опоздал и отстал от Тимоши.

Виноградов озорно блеснул глазами:

— На завод прошел. Под самым носом у солдат! Посмотреть, кто на работу встал.

Между тем волнение в толпе достигло того предела, когда взрыв был уже неминуем. Неподалеку от Мити на какой-то ящик вскочил юркий человек с курчавой бородкой и закричал:

— Товарищи! Чего смотрите? Довольно нашей кровушки попили! Бей их!

Напряжение толпы передалось и Мите. И у него появилось желание вместе со всеми кричать, бежать вперед, разрушать...

— Слушайте, братцы, а может, и вправду трахнуть их как следует? — обернулся он к Баску.

— Ага! — усмехнулся Басок. — И тебя пробрало. Так это же прямая провокация! Жандармам только того и надо! Чтоб перестрелять и перевешать нас.

— Знаю я этого бородатого, — негромко сказал Саша. — Художник с завода, Гарусов. Анархист. Петр к нему ходил.

— При чем же тут провокация? — возмутился Митя. — Они ведь искренно!..

— Эх ты, гимназия, — покачал головой Басок. — И я раньше так соображал: лишь бы городовому в морду двинуть... Гляди — Тимоша. Ну, молодец, гляди, куда залез!

Тимоша показался на заборе в тот момент, когда толпа с грозным ревом двинулась к воротам. Вибрирующим тенорком завел команду офицерик. В окнах первого этажа главной конторы появились полицейские стражники. В широком окне директорского кабинета несколько рук, путаясь, лихорадочно задергивали шторы. Наступила короткая грозная тишина.

Вот тут и произошло памятное всей Бежице выступление Тимофея Простова. Он встал в рост, сложил ладони рупором и изо всех своих силенок закричал:

— Товарищи! На заводе рабочих никого нет! Солдаты палками в железо колотят! Смехота, лопнуть можно! Стоят, пыхтят и колотят! Провалиться мне на этом самом месте! Ох, стараются!.. — и прыгнул вниз, в толпу. На мгновение все замерло. А затем грохнул такой оглушительный, тысячеутробный хохот, что галки сорвались с деревьев и понеслись врассыпную.

Из-за шторы выглянуло бледное, перекошенное лицо Глуховцева. В бешенстве он заорал кому-то во двор:

— Прекратите эту кукольную комедию!

Шум на заводе постепенно стих. Толпа стала расходиться.