Даниэль Дефо - Жизнь и приключения Робинзона Крузо [В переработке М. Толмачевой, 1923 г.] Страница 18

X

ХОЗЯЙСТВО РОБИНЗОНА. СЛЕД НА ПЕСКЕ. ДИКАРИ

Хоть Робинзон и решил не совершать больше таких опасных морских плаваний, но мысль, что он почти лишился лодки, все же не давала ему покоя. Каждый день ломал он голову, как перевести ее снова домой? Напрасно успокаивал он себя мыслью, что и без лодки живется ему отлично, все же очень хотелось иметь ее под руками. Наконец, он не выдержал и пустился снова в путь, чтобы навестить лодку и еще раз хорошенько осмотреть местность.

Сначала он пошел морским берегом к тому месту, где приставал прежде, а потом прямо прошел на ту горку, с которой обозревал местность после своего спасения. Теперь, в безопасности, ему еще раз хотелось посмотреть на морское течение, едва не погубившее его. Но каково же было его удивление, когда он не увидел никаких признаков его: море было спокойно — ни волн, ни ряби, ни мутной, желтоватой полосы. Куда же оно девалось?

Всякие догадки приходили в голову Робинзону: не зависит ли бурное течение от направления ветра? Или оно в связи с приливом и отливом?

Он решил весь день посвятить наблюдениям и, в конце концов, его догадка подтвердилась.

Вечером, поднявшись снова на горку, он ясно увидел знакомое течение, только оно проходило на этот раз немного дальше от рифов. Конечно, оно не прекращалось и в другое время суток, но передвигалось с места на место. Значит, изучив это движение, можно было безопасно перевести лодку снова на другую сторону острова. Но при мысли, что тогда снова придется огибать рифы и на такое большое расстояние уходить в море, Робинзон пришел в ужас:

«Нет, уж довольно искушать судьбу! — подумал он. — Как могу я знать, на какие непредвиденные опасности можно там наткнуться? До сих пор леденеет кровь в жилах, когда я вспоминаю, как мою лодку уносило все дальше, и я терял уж из виду берега, бессильный чем-нибудь помочь себе, — чтобы снова начать эти опыты. Уж пусть эта лодка так и живет здесь, а на той стороне я сделаю себе другую, что будет даже очень удобно в конце-концов».

Так он и решил и с успокоенным сердцем вернулся домой. Робинзона теперь тешило все большее благоустройство его жилища. За все протекшие годы, проросшие колья наружной ограды превратились мало-по-малу в развесистые деревья, а так как потом он еще подсаживал их, то весь склон был покрыт густо разросшейся рощицей, за которой никому в голову не пришло бы искать человеческого жилья. Палатка для хорошей погоды на чисто выметенном дворике была всегда в полной исправности, жилое помещение пещеры снабжено необходимой мебелью, с аккуратно разложенными и расставленными вещами в небольших шкафах. Погреб и кладовая, значительно расширенные и укрепленные деревянными подпорками, содержали много добра. В главном отделении, из которого был прорыт ход наружу, за ограду, чтобы можно было выходить без помощи приставной лестницы, находился амбар, т.-е. тут хранилось зерно в больших, плотно сплетенных корзинах.

В другом отделении, самом глубоком, были запасы масла и других молочных продуктов в самодельных глиняных горшках и горшочках. У потолка висели связанные вместе гроздья изюма и пачки табачных листьев. Один угол был предназначен для запасов сушеного мяса. Даже отрезанный от внешнего мира, Робинзон мог бы существовать долгое время при помощи этих запасов.

Под горой, вблизи дома, тянулись поля. Земля была так плодородна, что давала прекрасные урожаи из года в год на том же месте. В случае же истощения почвы легко было перейти на другое место — удобной земли кругом был непочатый край.

Вторая усадьба находилась в лесу. Деревья ограды тоже разрослись, и так как Робинзон подстригал их верхушки, то они шли не вверх, а внутрь и давали густую тень. В палатке тоже все было в порядке: была удобная кровать, с мягкой подстилкой из козьих шкур, одеяло и подушка.

Стояли стол и стул, а в шкафу на всякий случай всегда хранился некоторый запас сухой провизии.

Около «дачи» были главные виноградники, с которых Робинзон собирал виноград для изюма, и на время созревания его он всегда переселялся сюда.

Для стад его было сделано пять загонов с высокими оградами, сообщающиеся между собой воротцами. Таким образом козы всегда имели в изобилии пищу без всякого труда с его стороны.

Содержание стада было вопросом не только удобства, но гораздо более значительным делом: оно позволяло всегда иметь питание без помощи пороха и если бы запасы его кончились у Робинзона, он всегда бы мог прокормить себя, не горюя сильно о пропаже. А никто не знал, сколько лет продлится его заточение или владение (трудно было разобрать) на острове и прожить он мог и сорок лет и пятьдесят.

«Дача» была как раз на полпути между домом и покинутой лодкой, и Робинзон всегда делал там основательную передышку, а то и ночевку, когда шел на берег. Делал он это нередко и заботился, чтобы все снасти хранились в полном порядке.

Иногда он и катался на ней, но всегда совсем недалеко от берега и внимательно исследовав перед этим состояние моря.

Всего этого добился Робинзон только при помощи своих рук, трудом и терпением, и ему казалось, что никто и ничто уж не нарушит его покой, потому что прошло уже пятнадцать лет его жизни на острове без всяких перемен. Но вышло не так.

Однажды утром он шел по морскому берегу, направляясь к своей лодке. Вдруг он увидел на песке совершенно отчетливый след голой человеческой ноги. Словно гром поразил его! Он остановился совершенно ошеломленный. Потом оглянулся, прислушался — не было ничего подозрительного. Тогда он взбежал по береговому откосу, чтоб лучше осмотреть местность, быстро прошел немного дальше — нигде никаких других следов присутствия человека. Вернувшись к следу, он стал внимательно осматривать его. Сомнения быть не могло: пятка, пальцы, подошва виднелись совершенно отчетливо. Но откуда он явился здесь?

Рис. 12. Робинзон видит след человеческой ноги.

Робинзон терялся в догадках и не мог остановиться ни на одной. Не помня себя, он поспешил домой. Через каждые два-три шага он оглядывался назад, пугался каждого куста, каждого дерева, пень вдали принимал форму человека. Ужасные, пугающие образы проносились в его мозгу, все предметы принимали страшные формы в его взбудораженном воображении. Ни один заяц, ни одна лиса, спасаясь в безумном страхе от собак, не спешили так укрыться в своем логове, как он. Добравшись до дома, он стремительно проник в него, но потом никогда не мог вспомнить, как он это сделал? По приставной ли лестнице или через наружный ход?

Всю ночь не заснул он ни на минуту. Если возможно, он боялся теперь еще больше, не видя предмета, который вызвал этот страх. Мучила совершенная непонятность появления следа. Где человек, которому он принадлежал? Где другие следы его присутствия? Где лодка, которая привезла его? Один ли он был или о товарищами?