Иван Курчавов - Цветы и железо Страница 18

Он подошел к книжному шкафу и снял с полки книгу. Медленно, задумчиво отвернул обложку в ледериновом переплете. На него, как живой, взглянул учитель в белой соломенной шляпе — седой, упрямый старик. Петр Петрович долго смотрел на портрет, покачивая головой, затем стал читать надпись на первой, титульной странице, сделанную упругим, энергичным почерком.:

П. П. Калачникову.

Не ради детских забав переделываем мы природу. Свершаем это во имя Человека, чтобы Человек жил дольше и лучше.

«Чтобы человек жил дольше и лучше! — про себя повторил Петр Петрович. — Вот для чего и должен перестать жить Адольф Кох!»

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Кузнечное дело, к удивлению Алексея Осиповича, оказалось сложнее, чем он предполагал. «Отвык, — подумал Шубин, — придется начинать все сначала». И он терпеливо осваивал забытую профессию, стараясь делать все — от элементарного и легкого до сложного и трудного. Он сам ходил в поле и ловил лошадей, ведя их на поводу до кузницы, рашпилем поправлял поврежденные копыта и всякий раз долго примеривался, куда лучше всего поставить подкову. Постепенно он освоился с кузнечным делом и пришел к выводу, что вспоминать забытое все же легче, чем начинать с азов.

А дома, в комнатушке, снятой за шестьдесят рублей в месяц у пожилой вдовы, иной курс наук…

— Приобретай важность и надменность, — назидательно говорил Тане Шубин, — надо тебе понять, кто ты есть: дочь кулака, обижена на Советскую власть, на всех смотришь с озлоблением, всех считаешь своими лютыми врагами.

— Лютые враги для нас сейчас фашисты, Алексей Осипович! — Таня качает головой и улыбается.

Шубин безнадежно машет рукой:

— Грубее ты должна быть. И слово погрубее, и взгляд злей.

— Лучше скажите, что такое любовь? Вы влюблялись, Алексей Осипович?

Таня сидит у окна и смотрит на улицу. Часто она задумывается вот так же, как и сегодня. Давно понял Шубин, чем озабочена его нареченная дочка. А как ей помочь? Несколько лет назад ему довелось проводить беседу о любви и дружбе. Думал, проще и темы нет. Но девчонки забросали его такими вопросами, на которые он и ответить не мог.

— Любовь, Танюша, такая, знаешь, штука, — начинает Шубин, — и самая простая, и самая трудная. На все, кажется, ради нее готов. Помню, влюбился — знаешь, о каких глупостях думал? Вот бы моя Наташка тонуть в реке начала! В каком-то страшном водовороте… Люди стоят на берегу и боятся прыгнуть. А я со всего размаху — прыг, и ее, миленькую, почти утонувшую, на берег. И она убеждается, что лучшего друга у нее нет в целом свете. Или она спит, а дом горит, крыша вот-вот обвалится. А я бью стекло, залезаю в дом и выношу ее. Вот какими мыслями была занята мальчишеская голова!

Таня с затаенной улыбкой смотрит на Шубина; она слегка, непроизвольно кивает головой, лицо ее светится от внутренней радости.

— Я тоже все готова сделать, — говорит она.

— Полковник наведет справки: может, еще все в порядке, — успокаивает Шубин.

— В пехоте не всех убивают, Алексей Осипович?

— Ну что ты, Танюшка!

— Страшно мне за него… — Она смотрит теперь уже печальными глазами на Шубина. — Ведь правда, что у него самое хорошее имя? Александр, Саня, Саша, Сашка, Шура, Шурик…

— И Сашок! — Шубин кивнул головой.

— И Сашок! — быстро соглашается она. — И почему не вовремя война началась! У нас такие планы были!.. И все пропало, Алексей Осипович!

— Как это так все пропало? Через годик, смотришь, побьем немца. Вот и считай, что у тебя с Сашком после средней школы были большие каникулы.

— Какие же это каникулы, когда каждую ночь страшные сны снятся! На каникулах отдыхают, а я за него измучалась. Я думала, что мы просто так дружим, а оказывается, нет. — В глазах ее одновременно затаились печаль и радость. — Я вот вопрос задала, что такое любовь? Сама я ответить пока не могу… Просто жить без Сашка нельзя, хоть бы издали взглянуть на него!..

— Надо научиться, Танюшка, ждать!.. Вот видишь, ты и меня перевоспитала на свой лад. Грубее нам нужно разговаривать, Танька. И не Алексей я тебе Осипович, а батька! Так и зови. А я тебя все время Танькой буду звать. Люди мы с тобой грубые, озлобленные, чуждые ласке. Так-то!.. Найдем Сашка твоего, имей терпение…

— Постараюсь, батька…

В середине сентября колхозный кузнец Кузьма Николаевич Петрачков получил по почте письмо. Сестра звала на крестины по случаю рождения дочери, обещала наварить пива, бражки, угостить бараниной. Таня перечитывала малограмотные каракули и с недоумением смотрела на Алексея Осиповича. Но батька сказал, что письмо это условное и что они должны прибыть не к сестре на крестины, а к полковнику из разведывательного отдела штаба фронта.

В течение месяца с ними занимался капитан, помогая изучить нужные по их легенде приемы и методы разведки. А сегодня их принимал полковник, принимал в заброшенном доме лесника, в нескольких километрах от командного пункта. Они сидели в холодной и неуютной комнате с выбитыми окнами. Лейтенант прохаживался где-то на улице. Полковник и лейтенант оделись, как и подобает заправским охотникам: непромокаемые брезентовые куртки, высокие, за колено, резиновые сапоги, тульские ружья и набитые патронташи — добавить бы к этому жирных тетерок или вальдшнепов!

— Руки хороши! — проговорил полковник, здороваясь с Шубиным и его «дочерью». — Огрубели, почернели, потрескались. Сразу видно, что несладко вам жилось на «большевистской каторге»!

— Привыкнуть ко всем этим ужасным словам не могу, — созналась Таня.

— Надо, Танюша, надо. Да, кстати, навели мы справку по твоей просьбе. Утешительного пока ничего нет: красноармеец Александр Иванович Щеголев пропал без вести, Танюша…

— Как это так «без вести»? — спросила она растерянно. — Убит?

— Без вести, Танюша. Под Шелонском. Когда убит, так и пишут, что убит. Я взял его на особый учет. Буду продолжать поиски.

— А когда без вести, живым он еще может быть? — спросила Таня с надеждой.

— А почему же нет! — как можно бодрее и увереннее проговорил полковник. — В партизанах, в плену. Даже в наших госпиталях иногда отыскиваются. Будем искать, Танюша.

— Никогда не поверю, что он может быть убитым! — проговорила она решительно.

— И правильно делаешь, — сказал полковник. — А вот мать мы отыскали.

— Отыскали?! — Таня вскочила со скамейки.

— Да. Жива и здорова. Пришлось умолчать, что мы знаем о тебе все. Успокоили, что за тебя волноваться не нужно. Напиши ей. А возможно, узнав о матери, ты не пожелаешь идти и на задание?