Густав Эмар - Чистое сердце Страница 18

— Отлично! Стало быть, необходимо выслушать его.

Генерал ударил в ладоши, и в комнату вошел адъютант.

— Попросите дона Фелисио войти сюда, капитан, — приказал ему генерал.

Пять минут спустя бывший мажордом 11 асиенды дель-Меските предстал перед генералом и полковником.

— Простите мне, кабальеро, — сказал генерал с изысканным поклоном, идя ему навстречу, — холодность приема, который был вам оказан. К несчастью, мы живем в такое время, когда настолько трудно отличить друга от. недруга, что часто против своего желания ошибаешься и принимаешь одного за другого.

— Вам не в чем извиняться передо мною, генерал, — возразил Фелисио. — Идя сюда, я знал, что меня ожидает.

Полковник Мелендес сердечно пожал руку своего друга. Для таких людей, как эти двое, длинного объяснения не требовалось, они поняли друг друга с первого слова.

Беседа их тянулась очень долго и закончилась поздней ночью, или даже, вернее, под утро. Часы пробили четыре, когда генерал отпер двери комнаты, в которой они все трое замкнулись, и проводил своих гостей до самого выхода.

Что произошло во время этого продолжительного разговора, никто не знал. Ничто не выдало планов, составленных генералом, полковником и его другом.

Офицеры и солдаты сгорали от любопытства, которое еще более усилилось приказанием генерала немедленно сняться с лагеря.

Полковник проводил дона Фелисио до передовых постов, и там они расстались, дружески пожав друг другу руки и обменявшись только двумя словами. Эти слова были: «до свидания».

После этого полковник карьером возвратился в лагерь, тогда как дон Фелисио таким же быстрым аллюром направился к соседнему лесу и вскоре скрылся в нем.

Возвратившись в свою часть, полковник приказал тотчас же трубить сбор и, не ожидая ничьих приказаний, став во главе пятисот кавалеристов, покинул селение. Все это происходило приблизительно около пяти часов утра. Солнце уже вставало на безоблачном небе, отливавшем пурпуром и золотом и предвещавшем великолепный день.

Генерал, заняв наблюдательный пункт на верхнем этаже своего дома, стал внимательно следить в подзорную трубу за быстрым движением отряда, которым командовал полковник. Менее чем через четверть часа отряд не только спустился с холма, но уже перешел вброд довольно широкий приток Рио-Тринидада. Генерал с тревогой следил за этой опасной переправой. Он видел, как солдаты сомкнулись в колонну, как потом по сигналу командира колонна вытянулась, отчего стала похожа на огромную змею, развернувшую свои кольца, затем спустилась в воду и, несмотря на довольно сильное течение, за несколько минут перебралась на противоположный берег. Там после неизбежного минутного замешательства отряд стройными рядами двинулся дальше и вскоре исчез в соседнем лесу.

Когда последний всадник скрылся из поля зрения, генерал отложил в сторону свою подзорную трубу и сошел вниз с серьезным и задумчивым видом.

Мы уже говорили, что гарнизон Гальвестона состоял из девятисот с лишним солдат; весь же наличный состав, включая солдат, занимавших многочисленные маленькие береговые посты, доходил до тысячи пятисот человек.

Полковник Мелендес взял с собой пятьсот кавалеристов, генерал оставил в селении, которое он во что бы то ни стало хотел удержать за собой как удобный стратегический пункт, двести пятьдесят солдат под командой опытного и храброго офицера; таким образом, он мог располагать боевой силой, состоявшей приблизительно из шестисот пятидесяти человек и четырех горных орудий. Сколь ничтожным показался бы для европейца, привыкшего к сражениям, в которых участвуют десятки тысяч людей, такой небольшой отряд! Но для этой страны и такое число солдат имело огромное значение.

Техасская армия, правда, насчитывала в своих рядах четыре тысячи солдат, но люди эти были большей частью плохо вооружены и неопытны в военном деле. Они не были способны сражаться в открытом поле против регулярного войска, а потому и неудивительно, что, несмотря на численное превосходство противника перед отрядом генерала Рубио, последний, как мы должны сознаться, сильно рассчитывал на дисциплину своих солдат и благодаря этой дисциплине надеялся разбить неприятеля, страшного только одним количеством войск, но не качеством их.

Выступление отряда из пуэбло было произведено в образцовом порядке. Генерал приказал обозу оставаться позади отряда, чтобы ничто не затрудняло движения колонны. Каждый кавалерист, по обычаю американцев — обычаю, не укоренившемуся в Европе, — взял на круп своей лошади одного пехотинца, и таким образом скорость движения войск была удвоена. Разосланные по всем дорогам разведчики донесли, что отряд повстанцев двумя колоннами направился к устью Рио-Тринидада с целью занять там позицию и прикрыть наступление к Гальвестону. Взятию Гальвестона было крайне необходимо помешать, потому что если бы инсургентам удалось занять город, то в совокупности с тем, что они уже сделали, захватив «Либертад», они становились бы обладателями значительной части побережья, и тогда уже малочисленная мексиканская армия могла бы оказаться не в силах снова отбросить их. С другой стороны, генерала предупредили, что президент республики генерал Санта-Анна покинул Мексику и шел форсированным маршем во главе тысячи двухсот солдат, чтобы подавить восстание.

О генерале Санта-Анне судили по-разному: одни считали его тонким политиком и человеком боевым (да и он сам был такого же мнения о себе, судя по тому, что называл себя «Наполеоном Нового Света»), враги же приписывали ему строптивый характер и неимоверное честолюбие, обвиняли в том, что он зачастую старался держаться подальше от опасности, и считали его любителем действовать из-за угла и человеком без всяких нравственных принципов.

Что касается нас, то, не вдаваясь в подробное разбирательство личности этого человека, стоявшего у кормила правления, скажем только в двух словах, что мы убеждены в том, что он был бичом Мексики, ускорившим ее разорение, и одним из тех великих зол, которые терзали в продолжение тридцати лет эту несчастную страну.

Генерал Рубио сознавал необходимость нанести противнику решительный удар до момента подхода подкрепления под командой президента республики, — ведь в случае поражения тот, несмотря на полное отсутствие собственной инициативы, неминуемо приписал бы это поражение генералу Рубио. В случае же, если бы мексиканцы остались на поле сражения победителями, честь победы была бы приписана самому президенту.

Инсургенты до этого времени не осмеливались помериться силами с неприятелем в открытую, но события, случившиеся в последнее время, совершенно изменили положение вещей. Командиры повстанческих отрядов, опьяненные неизменной удачей, завладев без единого выстрела одним из главных портов Техаса, почувствовали, наконец, необходимость выступить против неприятеля в открытом бою, покончив войну из засад. Кроме того, они надеялись одержать над противником блистательную победу. Они понимали, что своей удачей обязаны исключительно собственной смелости и беспримерной дерзости. Не без основания опасались они того момента, когда им придется поставить лицом к лицу с испытанной мексиканской армией свою шайку неопытных ополченцев. Поэтому инсургенты по мере возможности старались отдалить эту решительную минуту, когда могла пасть навсегда их самая дорогая надежда на независимость, за которую они боролись с беспримерной настойчивостью и смелостью целых десять лет. Они желали, чтобы их волонтеры до столкновения с регулярными войсками научились дисциплине и приобрели ту военную закалку, без которой самая многочисленная и храбрая армия — не что иное, как смешение разнородных, ничем не связанных элементов, то есть толпа.