Остин Райт - Островитяния. Том первый Страница 18

Ясным и звонким, как колокольчик, голосом Келвин выкрикнул одно за другим наши имена: «Мора! Уиллс! Ланг! Келвин!» — и звукам последнего сообщилась дрожь его голоса — дрожь радости и сознания собственного могущества.

Появились двое слуг. Один принял у нас лошадей, другой — вещи. Старая седая дама ласково приветствовала нас, назвав свое имя, которое я не расслышал. Меня отвели в тихую комнату на первом этаже, впрочем, я оставался там недолго, только распаковал свои вещи и переложил вечернюю одежду в суму, которую Джордж купил мне перед отъездом.

Потом все мы отправились к реке, разделись в маленьком каменном эллинге и один за другим попрыгали в воду с причала. И это простое, естественное событие — купание летним вечером — пробило брешь в толстой скорлупе, отгородившей меня от реального мира. В конце концов, Мора, Келвин и Уиллс были всего лишь молодыми людьми, такими же человеческими существами, как и я. И пусть их тела отличались особой, утонченной красотой, пусть островитяне плавали лучше меня, все равно я плавал гораздо лучше Уиллса, я плавал в прохладной воде под необъятным голубым небом, и ласточки, вившиеся вокруг, задевали воду кончиками крыльев. А впереди ждал добрый ужин.

Но какая разница обнаружилась между нами, когда мы стали одеваться! Пока я, разгоряченный и мокрый, воевал чуть ли не с двумя дюжинами различных деталей туалета, составляющих обычное вечернее платье, мои товарищи, даже Уиллс, пробовавший носить островитянский костюм, легко и быстро облачились в свою простую одежду. К тому же моя рубашка и воротничок были скверно накрахмалены, поскольку в Островитянии не принято крахмалить одежду, и неимоверно топорщились и казались нелепыми по сравнению со скромным нарядом молодых островитян: легким льняным нижним бельем, чулками, сандалиями, открытыми на груди рубашками, короткими, как у маленьких детей, штанами и куртками. В своих коротких мальчишеских штанах они выглядели холодно-надменными, безупречными молодыми аристократами, рядом с которыми я смотрелся, как слуга. Картина была впечатляющая. Их рубахи из белоснежного, мягчайшего льняного полотна, с широкими отложными воротниками, темно-синие куртки и штаны свободного покроя тем не менее сидели на каждом идеально, а довершали костюм чулки и сандалии. Костюм Уиллса был практически одноцветный, за исключением красной полосы по верху чулок и на обшлагах; на куртке у Моры были красные лацканы, и широкие красные полосы шли поверх узких белых полос на обшлагах и чулках, так же располагались полосы и у Келвина, но только цвета их были другие — лиловый и черный.

Когда мы подъехали к дому, я был весь в испарине, и шея, натертая воротничком, горела.

Стол для нас накрыли на веранде. За окном скоро стемнело; внесли лампу. Ясное белое пламя, издавая слабый сладковатый аромат, ярко горело под колпаком из вощеной бумаги. Блюда были простые, но искусно приготовленные, и четверо юных голодных эпикурейцев вкушали их с торжественно-критическим видом. Разговор касался прежде всего политики, и скоро стало ясно, что взгляды Моры и Келвинов на отмену чрезвычайных законов и развитие торговли с заграницей полностью совпадают. Едва коснувшись возможности того, что страна добровольно внесет необходимые изменения в свое законодательство, они согласились, что в противном случае ей навяжут эти изменения силой. Особый интерес для них, казалось, представлял вопрос: что случится, если эти перемены произойдут? Передо мной, американским консулом, открывался новый мир: недвусмысленные планы английских промышленников построить железную дорогу от столицы до Субарры, а затем и до крупного центра Мильтайн; конкуренция, которую составляла им Германия; пароходы; экспорт, импорт, банки, биржа. Уиллс с большим искусством играл роль восторженного, но ненавязчивого защитника интересов своей страны, особенно нападая при этом на Германию, в то время как молодые островитяне не хуже заправских дипломатов не позволяли склонить себя на чью-либо сторону. Они были далеко не последними людьми, эти юноши, и пользовались доверием своих могущественных отцов, выступавших в союзе. Лорд Мора контролировал восток страны, а лорд Келвин, занимая стратегически важную позицию в столице, оказывал сильное влияние на центральные области. Запад оставался вотчиной Дорна и его двоюродного деда. И если судить по Дорну, то, пожалуй, они были несколько грубее и гораздо менее проницательны, чем наш утонченный хозяин, его кузен с умным, живым взглядом и их умудренные житейским опытом, целеустремленные отцы.

Скоро я почувствовал, что Мора украдкой коснулся моей руки. Потом последовало несколько вопросов, на которые я отвечал чисто механически: о кузене Дорне, о Гарварде, о нашей дружбе. Виделся ли я уже с ним? Нет, только послал письмо. Даже несмотря на долгое политическое противостояние, с чувством сказал Мора, они остаются друзьями. Но консул — это всегда торговля…

Я понял их намек на то, что Дорн может и не ответить на мое письмо.

— Консул — это не только торговля, даже если ваш народ проголосует «за», — сказал я после небольшой паузы.

— Перри и Япония, — заметил Мора.

— Мне претит сама идея того, что наши страны могут вступить в конфликт, — сказал я, поочередно взглянув в глаза Море и Келвину.

Мора от души рассмеялся, и напряженный момент остался позади.

— Я всего лишь консул, — сказал я, — и откуда мне знать, что на уме у людей.

Как истинный дипломат, я почувствовал, что самое безопасное — прикинуться несведущим.

— Может быть, я со временем и узнаю, но Соединенные Штаты часто не принимают в расчет мнения своих консулов.

— Как вы думаете, что лучше для Островитянии? — спросил Мора.

— Боюсь, мне будет сложно ответить на этот вопрос.

— Сейчас, из-за наших традиций, мы — изгои.

— Но у вас есть замечательные друзья. — Я с улыбкой кивнул в сторону Уиллса, который важно наклонил голову.

— Единственное, почему меня назначили консулом, — продолжал я, — так это потому, что я немного знаю ваш язык. Претендентов было достаточно, но я прошел легко. Меня заинтересовали рассказы Дорна об Островитянии. И вот я здесь. Сам я пока еще не привык к этой мысли, ведь у меня совсем нет дипломатического опыта. Я полагаю, правительство давно хотело иметь здесь своего человека, но вовремя не позаботилось об этом, поскольку, будь у него более подходящая кандидатура, меня никогда не назначили бы консулом. Как видите, другие страны отнеслись к ситуации серьезнее. Здесь работают сейчас и Гордон Уиллс, и месье Перье, и граф фон Биббербах — люди опытные, успевшие отличиться на своем поприще.