Станислав Гагарин - Разум океана Страница 18

Степан Бакшеев пожал плечами.

«Дела, — подумал он, — самое время устраивать литературный вечер… Неизвестно, что со мной будет завтра, дома меня уже похоронили… Ну что ж, надо читать стихи. Это не самое худшее из того, что мне предстоит…»

Он помедлил немного и принялся читать негромким глуховатым голосом:

— Чародейкою-зимоюОколдован, лес стоит.И под снежной бахромою,Неподвижною, немою,Чудной жизнью он блестит.И стоит он, околдован,Не мертвец и не живойСном волшебным очарован,Весь окутан, весь окованЛегкой цепью пуховой…

Звуки чужого языка проникали в сознание Тиэми Тода, и ей казалось, будто понимает она, о чем говорит этот огромный человек, так не похожий на тех, кто окружал ее всю жизнь.

А Бакшеев продолжал читать стихи… Стихи Тютчева, Лермонтова, Блока. Наконец он замолк и пристально посмотрел на девушку. Она, словно завороженная, смотрела на него и на этот раз не отвела глаз.

— Вы любите стихи? — спросил Бакшеев по-японски.

— О да, — ответила Тиэми Тода.

— Она сама их пишет, — улыбаясь сказал Аритомо, — и даже опубликовала некоторые из них.

— Это интересно, — сказал Степан, — прочитайте, пожалуйста.

Тиэми Тода не заставила себя упрашивать. Она склонила голову и стала читать стихи. Это были традиционные японские трехстишия — хокку:

— Поставить паруса легко,Но оттолкнув от лодки землю,Каким ты ветром паруса наполнишь?

«Как жаль, что сны не повторяются, — подумала она. — Я хотела бы увидеть снова…»

Зеленая лунаСветит в глаза,И горячим становится сердце.

«Этому человеку можно довериться, — подумал Аритомо Ямада. — Он такая же птица в клетке…»

Я ищу опоруИ хватаюсь за нити,Оборванные нити дождя.

«Нельзя сидеть сложа руки, — подумал Бакшеев. — Неизвестность лишает уверенности в своих силах. Надо искать выход».

Черная сакураЗацветает в душе.Скоро ли грянет гром?

Бесшумно раздвинулись двери, и вошел, улыбаясь, Косаку Хироси. Тиэми Тода поднялась на ноги, вслед за нею встал Степан Бакшеев, чувствуя, как затекли ноги от непривычной позы.

Аритомо Ямада продолжал невозмутимо сидеть.

— Извините, — сказал Косаку Хироси, — я помешал вашей беседе, но профессор просит господина Бакшеева почтить его своим посещением. Мне поручено проводить вас.

Он низко поклонился и повернул к двери. Бакшеев нерешительно посмотрел на Тиэми Тода, потом на Аритомо Ямада. Последний едва заметно наклонил голову.

— Простите… Ваши стихи прелестны, но мне необходимо уйти, — сказал Бакшеев, обращаясь к девушке.

Она не ответила, и Степан вслед за Косаку Хироси вышел в коридор.

— Мне нужно спросить вас кое о чем, господин Бакшеев, — сказал профессор Накамура, когда они остались вдвоем.

— Готов ответить вам, насколько это в моих возможностях, при условии, что не будут затронуты интересы моей страны и ее союзников.

— Понимаю вас, — сказал Накамура. — Можете мне поверить, что ни о чем подобном я и не помышлял. Речь идет о сугубо научной проблеме. Меня интересует ваше мнение по такому вопросу: чем объяснить нередкие случаи обсыхания животных и гибель их на берегу? Вам известны, конечно, такие случаи?

— Еще бы, — ответил Степан. — Я специально выезжал на Камчатку для расследования причин гибели большого количества китов.

— Согласитесь, что это странно. Животные, обладающие великолепными способностями ориентироваться в водной среде, вдруг теряют это качество и оказываются на берегу?.. Не объясняется ли это массовым психозом, толкающим животных на коллективное самоубийство?

— Мне кажется, следует разграничивать случаи одиночного и группового обсыхания, — произнес Бакшеев. — Вы знаете, как развито чувство взаимопомощи у дельфинов. Можно предположить, что первое животное, попав на мель и не имея возможности выбраться в безопасное место, подает сигнал бедствия. Остальные дельфины спешат на помощь и разделяют судьбу жертвы.

— А что вы скажете об одиночных обсыханиях?

— Ответить на этот вопрос однозначно гораздо труднее, — сказал Бакшеев. — По всей вероятности, внешние условия, в которые попадает дельфин, выводят из строя его эхолокационный аппарат. Ведь известно, что случаям обсыхания сопутствуют штормовая погода, ветер, дующий с моря, высокая зыбь. У нас на Охотском море, где большая амплитуда колебания между приливным и отливным уровнями, есть настоящие китовые ловушки, обычно в устьях рек. Во время сильного шторма грунт перемешивается с пузырьками воздуха, образуется среда, в которой эхолокационные сигналы дельфинов и китов искажаются. Эти помехи дезориентируют животных и сбивают их с правильного курса.

— Любопытно, — сказал профессор. — Но чем вы объясните массовое выбрасывание животных в спокойную погоду и одновременно, как будто они подчинялись какой-то команде со стороны? Не думаете ли вы, что животные действительно совершают самоубийство, выполняя чью-то волю? И поступают так, отдавая себе отчет в том, что они делают?

— Но для этого надо признать, что они наделены разумом, — возразил Бакшеев.

— А разве вы думаете иначе? — спросил профессор Накамура.

…Аритомо Ямада встретил Степана за поворотом коридора.

— Я ждал вас, — сказал он Бакшееву.

В комнате он подошел вплотную к Степану и тихо проговорил:

— Ничему не удивляйтесь. Не торопитесь отвергать предложения Накамура. Он сделает вам их завтра. Вам нужно выиграть время. И мне тоже. Я — ваш друг.

Он нащупал ладонь Бакшеева и стиснул ее.

— Вспомните рыбу-меч. Как она попала в бухту, если все выходы и входы наглухо закрыты службой майора Масаси Кэндо?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Тайна профессора Накамура

Кошмар повторялся несколько раз, и, чтобы справиться с ним, Степан Бакшеев открыл глаза, посмотрел на часы с суточным циферблатом. Стрелки часов свидетельствовали о том, что в обычной жизни наступило утро.

«Что оно принесет мне?» — подумал Бакшеев, с трудом повертываясь в небольшой круглой ванне.

«Этот разговор с профессором Накамура… И слова Аритомо Ямада. Действительно, как могла попасть в бухту эта хищница? Значит, есть неизвестный охране проход? И Аритомо Ямада не хочет, чтоб кто-нибудь узнал о нем… Кто он? На провокатора не похож, да и к чему им эти проверки. Убрать меня можно было и раньше…»