Леонид Платов - Каменный холм (сборник) Страница 18

Море клубящейся снежной пыли раздвинулось перед ними. Караван тронулся дальше.

Как сквозь сон, ощутил Ветлугин, что его снимают с верблюда, вносят на руках в дом. Тот же озабоченный добрый голос говорил:

— В холодный сени клади! В теплый комната не вноси, нельзя. Сразу в теплый комната внесешь — умрет. Сильно замерз.

После перенесенного Ветлугин провалялся на своем топчане несколько недель. Во время болезни его навещал новый знакомый, Сабир Мухтамаев.

Это был очень общительный и веселый человек, привязавшийся к ссыльному, как обычно привязываются люди к тем, кому оказали важную услугу.

— Не скучай, ваше благородие, — утешал он его, держа на раздвинутых пальцах плоскую чашку, наполненную солоноватым чаем. — Скоро весна будет. Степь тогда красивой станет, очень красивой, красной…

И впрямь весна в Казахстане искупает безрадостное однообразие других времен года. Сплошь покрыта тогда степь цветами, и больше всего в ней тюльпанов.

— Пурпур, багрянец, алый!.. — восторженно перечислял Ветлугин оттенки, а тюльпаны перед ним колыхались и кланялись, сгибаясь от ветра, и казалось, это огоньки мигают и вспыхивают в зеленой траве.

— Смотри, смотри, — поощрительно говорил Сабир. — Летом не увидишь цветов. И травы не будет. По-нашему, Бет-Пак-Дала значит — неодетая, голая степь…

По целым дням теперь выздоравливавший Ветлугин пропадал в степи. С серьезностью, удивлявшей Сабира, он мог часами наблюдать за передвижениями муравья или созерцать голубое небо и проплывающие над степью облака.

"Вот эти снежно-белые, напоминающие кисточки или пряди волос, — вспоминал он, — называются перистыми — цирусами. Они проходят на очень большой высоте и состоят из ледяных кристаллов — игл, что придает им такую прозрачность. А резко ограниченные, плотные, с вершиной в виде купола — кумулюсы, или кучевые, образующиеся из теплых потоков воздуха, которые поднимаются над разогретой землей".

Следя за кумулюсами, Ветлугин отмечал, что это признак устойчивой ясной погоды, а видя, как небо заволакивается пеленой перисто-слоистых облаков, понимал, что надвигается ненастье.

Однажды Сабир, отыскивавший друга в степи, увидел, что тот сидит на земле в задумчивости.

— Гадаешь? — спросил Сабир, присаживаясь рядом на корточки. — А что угадать хочешь? Когда домой отпустят, да?

Ветлугин указал на муравьев, проявлявших беспокойство.

— Дождь будет завтра. Смотри, как муравьи волнуются, все к муравейнику тащат…

Сабир кивнул.

— Я мимо реки шел, — сказал он. — Правильно, дождь будет. Птицы летают низко над водой, и рыбки скачут. А почему так?

Между двумя звеньями — поведением птиц и надвигающимся ненастьем Ветлугин обнаружил связующее звено — насекомых. Воздух сделался более влажным: крылышки насекомых, пушок, волоски, покрывающие их, впитали влагу и отяжелели. Насекомые стали летать ниже. Спустились и птицы, преследующие их, а рыбы в погоне за стрекозами стали выскакивать из воды.

Подле ветлугинского жилища появились первые самодельные метеоприборы флюгеры, гигроскоп, дождемер.

Любая деталь, от крылатки флюгера до винтика в гигроскопе, досталась ссыльному ценой упорного труда, уловок, ухищрений.

У старого, заброшенного источника они поставили с Сабиром ветрячок ветлугинской конструкции, и в ветреные дни тот старательно качал воду. Сыновья Сабира, считавшие ветряк собственностью своего семейства, с достоинством давали объяснения.

— Наш русский (так, в отличие от исправника, урядника и купцов-прасолов "чужих русских", называли Ветлугина в Дозорном), наш русский привязал ветер к крыльям, — говорили они. — Ветер теперь должен таскать воду со дна.

Казахов очень забавляло также запускание воздушных змеев, с помощью которых, за неимением шаров-пилотов, Ветлугин изучал направление ветра в верхних слоях атмосферы. Усевшись в сторонке, степные жители наслаждались удивительным зрелищем.

— Наш русский — хитрый человек, приманивает ветер. Глядите-ка, подул!..

Люди приезжали в Дозорный издалека, чтобы полюбоваться на ветряк, и флюгер, и солнечные часы, а также посоветоваться о том, снежная ли, по мнению Петлукина, будет зима, утеплять или нет сараи в аулах для скота?

Соблюдая сосредоточенное, почти благоговейное молчание, усаживались приезжие в круг подле маленького самодельного гигроскопа.

Из соломинки длиной в пятнадцать сантиметров Ветлугин вырезал две узкие полоски шириной не более полутора миллиметров и сложил так, что свободные концы разошлись наподобие усиков таракана. Сложенные концы были укреплены неподвижно.

Когда в воздухе появлялось много влаги, что было предвестием дождя, соломинки сближались. Когда воздух делался суше, усики снова расходились в разные стороны. Для измерения влажности воздуха служил разграфленный деревянный щиток, по которому усики двигались, как стрелки по циферблату.

После того как гости, удовлетворив любопытство, принимались за чай, Ветлугин приступал к ним, в свою очередь, с расспросами. Когда начинаются заморозки в их местах? Рано ли выгорает трава? Каких направлений ветры преобладают? Сабир не успевал переводить.

А пока Ветлугин заносил драгоценные для метеоролога сведения в тетрадь из синей оберточной бумаги, Сабир вполголоса распространялся о высоких добродетелях своего друга.

— Царь боится его, — таинственно шептал он гостям в пушистых малахаях. Поэтому держит далеко от себя.

— А почему боится царь?

— Потому, что род Петлукина желает людям добра…

Гости оживленно поворачивались в сторону Ветлугина.

— А чего желает нам Петлукин?

Ветлугину переводили вопрос. Он с доброй улыбкой смотрел на обращенные к нему заинтересованные лица. Кое-где из-за спины взрослого выглядывал ребенок в пестрой тюбетейке, поблескивая черными, как бусы, глазенками. Дети любили Ветлугина и не боялись его.

"Такой вот, — думал Ветлугин, — когда-нибудь будет управлять погодой в казахской степи, останавливать ветер на всем скаку, как коня, и на невидимом аркане притягивать тучу с дождем к земле…"

Одним простым словом можно было ответить на заданный Ветлугину вопрос. Было такое слово, почти синоним счастья в Средней Азии.

Ветлугин прислушался. Вдали поскрипывал чигирь. Донеслась однообразная песня, на единой ноте, печально-тягучая.

— Мы хотим, — ответил он казахам, — чтобы вода была в степи, много воды!

И пушистые малахаи удовлетворенно кивали.

Той весной у жилища Сабира иногда останавливались всадники, сидевшие чуть боком в седле. Свесившись с коня и поигрывая нагайкой, они сообщали новость, передававшуюся по степи от юрты к юрте: