Генри Хаггард - Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада Страница 19

Я оделся, расчесал свою бороду, чтоб не походить совсем на обезьяну, как называл меня Биллали, и почувствовал голод. Поэтому я остался очень доволен, когда занавеска у входа в мою комнату без шума отдернулась и вошла немая девушка, которая знаками показала мне, что для нас приготовлена еда. Я пошел за ней в следующую комнату, где застал Джона, которого привела сюда, к его великому смущению, красивая и тоже немая девушка. Бедняга не мог забыть женщины с раскаленным горшком и подозревал в дурном намерении всякую приближавшуюся к нему особу женского пола.

Комната, в которую мы вошли, была большая и, вероятно, когда-то служила местом бальзамирования умерших. По бокам ее располагались большие каменные столы и отверстия для воздуха. Я заметил, когда рассмотрел их внимательно, что стол, находившийся слева, очевидно, предназначался для человеческого тела: на нем было сделано возвышение для головы. На рисунке, который украшал стены комнаты, были изображены смерть, бальзамирование и похороны старика с длинной бородой, вероятно, королевской особы или сановника страны.

Еще на одном рисунке были запечатлены похороны умершего.

Замечательные изображения! Я рассматривал их с живым интересом. Но вот мы сели за прекрасный обед, состоявший из козьего мяса и лепешек. Все это подавалось на чистых деревянных блюдах.

После завтрака мы пошли навестить бедного Лео, а Биллали ушел, сказав мне, что должен ожидать королеву и выслушать ее приказания. Лео был очень болен и бормотал что-то несвязное. Устана придерживала его. Я заговорил и мой голос, казалось, успокоил его, он стал спокойнее и согласился принять хинин. Около часу просидел я у него. Наконец, стало темно, и я едва различал его голову, лежавшую на подушке, которую мы устроили, завернув мешок в одеяло, — как вдруг явился Биллали и с важным видом сообщил мне, что «Она» выразила желание видеть меня — редкая честь, не часто выпадавшая на долю смертных. Мне кажется, он ужаснулся той холодности, с которой я принял это сообщение, но, по правде говоря, я не чувствовал особой радости при мысли о встрече с дикой и мрачной королевой людоедов, как ни была она таинственна, тем более, что голова моя была занята болезнью Лео. Я встал, чтобы последовать за Биллали, но в это время увидел что-то блестящее на полу. Возможно, читатель помнит, что в шкатулке Винцея вместе с обломком амфоры находилась скарабея с изображением гуся и иероглифа «Suten se Ra», т. е. «Царственный сын Солнца». Так как эта скарабея была очень маленькая, Лео вставил ее в массивное золотое кольцо. Это кольцо я и нашел на полу. Лео сбросил его на пол в пароксизме лихорадки. Опасаясь, чтобы кольцо не затерялось, я надел его на мизинец и последовал за Биллали.

Мы прошли левый коридор и вошли в коридор на другой стороне пещеры, где у входа, словно статуи, стояли два воина. Они склонили головы в знак приветствия. Мы прошли мимо них и очутились в ярко освещенной галерее. Нас встретили четыре немых человека — два мужчины и две женщины, которые поклонились нам; потом женщины встали впереди нас, а мужчины — позади. В таком порядке наша процессия двинулась вперед, миновала несколько входов с занавесами, похожими на наши, которые вели в помещение прислужников королевы. Еще несколько шагов, и мы дошли до конца галереи. Два стража в одеждах из желтоватого полотна также поклонились нам и пропустили в следующее помещение, где восемь или десять желтоволосых женщин, по большей части молодых и красивых, сидели на подушках, работая над чем-то вроде вышивки. Все они были глухонемые. В дальнем конце комнаты находился еще вход, завешенный тяжелым, в восточном вкусе, ковром, где стояли две очень красивые девушки. Когда мы подошли к ним, они отдернули тяжелый занавес. Тут Биллали проделал удивительную вещь. Этот почтенный старец лег на живот и в такой некрасивой позе, с волочащейся по полу длинной белой бородой пополз на четвереньках в следующую комнату. Я последовал за ним ногами. Взглянув через плечо, он заметил это.

— Ляг на пол, сын мой! Ползи! — произнес он, — «Она» здесь, и если ты не будешь скромен, «Она» поразит тебя на месте!

Я остановился и почувствовал ужас. Колени мои начали сгибаться, но разум пришел мне на помощь. Зачем я, англичанин, буду ползать, подобно дикарю, в присутствии дикой королевы? Я не мог сделать это, хотя бы от этого зависела моя жизнь!

Подкрепив себя размышлением, я смело пошел вперед и очутился в маленькой комнате. Стены ее были завешены богатыми тканями работы, как я узнал позже, немых женщин. Там и сям стояли стулья из черного дерева, украшенные слоновой костью, пол был покрыт ковром. В конце комнаты, за занавесом, откуда пробивались лучи света, я заметил уединенный уютный уголок.

Биллали полз медленно, и я соразмерял свои шаги с его движениями.

Наконец мы добрались до занавеса, Биллали ткнулся в него, протянув вперед руки, словно собираясь умирать. Я, не зная, что делать, оглядывал комнату и вдруг почувствовал, что кто-то смотрит на меня из-за занавеса.

Страх охватил меня. Кругом царила тишина, Биллали, как труп, лежал перед занавесом. В комнате, озаренной светом ламп, напоенной чудным ароматом, минута шла за минутой. Тихо: ни признака жизни, ни одного движения! Я чувствовал на себе чей-то взгляд, пронизывающий меня насквозь, и был так испуган, что дыхание сперло у меня в груди.

И вот занавес пошевелился. Кто там?

Занавес пошевелился снова и между складками его появилась прелестная, белая, как снег, рука с длинными тонкими пальцами и изящными ногтями. Рука приподняла занавес, и я услышал удивительно нежный серебристый голос.

— Чужестранец, произнес голос на чистейшем, классическом арабском языке, — отчего ты так испугался?

Я сохранил достаточно самообладания, чтобы не выдать своего удивления. Но прежде, чем я ответил, из-за занавеса вышла и остановилась высокая фигура.

Вся она была закутана белым газом так, что напомнила мне мумию в могильном одеянии.

Я испугался еще больше при появлении этого призрачного существа, и волосы зашевелились на моей голове, хотя я ясно различал в этой мумии высокую, прекрасную женщину, обладающую удивительной, почти змеиной гибкостью и грацией.

— Отчего ты испугался? — повторил нежный голос, звучащий, как музыка, но проникающий в самое сердце. — Разве я так страшна, что могу испугать мужчину? Надо полагать, мужчины сильно изменились!

Легким кокетливым движением она обернулась, словно желая показать всю свою красоту и роскошные волны волос, спускавшихся до пола, до обутых в сандалии ног.

— Твоя красота поразила меня, о королева! — ответил я смиренно, не зная, что сказать, и мне послышалось, что старый Биллали, лежа на полу, пробормотал: «Хорошо, моя Обезьяна, хорошо!»